Следствием всех этих зверств была страшная вспышка патриотизма в наводненных неприятелем местностях.
За исключением боязливых буржуа, которые из опасения лишиться имущества спешили дрожащими руками нацепить белую кокарду, народ проклинал иностранцев и звал Наполеона.
Тогда забывались все строгости, вся суровость режима империи, и, подобно Жану Соважу и Марселю, очень многие из тех, кто раньше проклинали воинственного императора и желали его низложения, теперь видели в нем единственную опору против неистовства «освободителей» и спешили взяться за оружие, чтобы сражаться вместе с Наполеоном и за Наполеона. Какая радость, какой восторг опьянил всех, когда император совершил свой победоносный въезд в Труа!
В первый раз со времени республики во Франции вспыхнула народная война.
Вооружаясь, Жан Соваж сдержал обещание, данное маршалу Лефевру и его жене во время обхода крестьян, собравшихся в парке Комбо в день свадьбы Анрио. Но кроме того он вооружился, чтобы защищать свое поле, свой. дом, свою жену, наконец, свое существование, которое не могло быть в полной безопасности со времени вторжения союзных сил.
Неминуемость опасности заставила его взяться за оружие раньше, чем он это предполагал вначале.
Однажды вечером со стороны фермы «Божья слава» послышались выстрелы. Враг был там. Четвертый союзный корпус попытался наступать на Арси. Разведчики-пруссаки атаковали ферму, где заперся Марсель.
Необходимо было поспешить к нему на помощь. Наполеон должен был быть где-нибудь поблизости. Оказав сопротивление, отбросив эту авангардную атаку, можно было дать ему время подоспеть, а там, где был Наполеон, были и победа, и спасение! Тут нечего было колебаться да раздумывать, надо было пускаться в путь. И Жан Соваж увлек за собой товарищей.
Перед фермой находился поселок, состоявший из нескольких домиков, где жили служащие фермы.
Жан Соваж приказал своему маленькому отряду остановиться и хранить самую строгую тишину.
Необходимо было сначала убедиться, свободен ли доступ к ферме. С некоторого времени ружейная перестрелка, загремевшая снова с первыми лучами зари со стороны фермы «Божья слава», смолкла, и эта тишина беспокоила Жана Соважа.
Может быть, неприятель отступил? Может быть, он ожидает подкреплений? Или, быть может, подавленный численным перевесом, Марсель вынужден был сдаться?
Необходимо было двигаться с большой осторожностью. В поселке можно будет найти кого-нибудь, переговорить, узнать, бродит ли в окрестностях враг или же, отброшенный Марселем, авангард пошел на соединение с главным корпусом?
В сопровождении молодого крестьянина, которого звали Матье, Жан Соваж осторожно пустился в обход по маленькому леску, окружавшему поселок. Вдруг он услыхал какой-то подозрительный шум, а по мере того, как он подходил ближе, ему показалось, будто он слышит лошадиное ржание. Из-за деревьев поднималась струйка дыма.
Подойдя еще ближе, Жан Соваж не мог уже сомневаться: неприятель был все еще здесь. Но каковы были его силы? Держится ли еще «Божья слава»? Может быть, ферма не выдержала атаки и ее храбрые защитники погибли под развалинами стен?
Жан скользил между деревьями с сердцем, стесненным боязнью за судьбу друга Марселя и объятым жаждой мести. Пригнувшись к самой траве и сделав знак Матье, чтобы тот последовал его примеру, он бесшумно подкрался к куче сухого валежника и воспользовался им как пунктом для наблюдения.
Перед ними была маленькая лужайка, по краям которой ютилось пять-шесть бедных домиков, составлявших поселок.
Страшное зрелище представилось взорам Соважа и Матье. Лошади, привязанные к деревьям, глодали кору, а в середине лужайки несколько пьяных солдат окружили какого-то несчастного крестьянина, связанного по рукам и ногам и брошенного на землю.
Рот несчастного солдаты набили сеном, которое собирались поджечь.
Направо от лужайки горели два дома: налево какая-то старуха отбивалась от трех солдат. Она хотела вырвать из их рук девчурку лет двенадцати, которую злодеи тащили в лесную чащу.
Вдруг старуха пошатнулась и упала. Один солдат бросился на нее и тут же, на глазах у всех, подверг ее той самой участи, которую его товарищи готовили девочке.
– О, негодяи! – пробормотал Жан Соваж. – А нас только двое! Ну, да это ничего не значит. Мы положим на месте по крайней мере двоих из этих подлых негодяев. Матье, – обратился он к крестьянину, – ты не боишься?
– С вами-то? О, нет!
– Ну так вот! Целься в голову тому негодяю, который навалился на старуху. О, негодяй душит ее! Смотри, не промахнись! Я же подстрелю того, который собирается поджечь сено во рту этого несчастного. Это Леклерк, я узнал его. Надо попытаться спасти его. Готов, Матье?
– Мой негодяй у меня уже на прицеле!
– Так хорошо же! Пли!
Два выстрела прогремели почти одновременно.
Солдат с громким смехом подходивший к поваленному на землю крестьянину и собиравшийся поджечь своим факелом набитое в рот сено, упал; в то же время склонившийся к старухе вдруг вздрогнул и после короткой конвульсии застыл – пуля пронзила ему затылок и вышла через рот.
Остальных солдат объял невыразимый ужас: им показалось, что на них напал целый неприятельский отряд Они выпустили девчурку, которую тащили в лес, а затем, торопливо отвязав лошадей, кинулись без оглядки прочь. Других тоже охватила паника – через несколько секунд на лужайке не осталось ни одного солдата.
Жан Соваж сказал Матье:.
– Ты отлично выстрелил! Ну, а теперь поспешим освободить несчастного Леклерка. Как бы он не задохнулся!
Выйдя из засады, они бросились к потерявшему сознание крестьянину. Жан Соваж вытащил сено, которым был забит рот крестьянина, а затем принялся растирать его, стараясь привести в чувство. Но несмотря на все его старания, Леклерк не приходил в себя.
Матье смотрел с раскрытым ртом на открывшуюся перед ним картину разрушения. Затем, словно желая отогнать ужас, охвативший его при виде горящих домов, истерзанных трупов и леса, куда скрылись «освободители Франции», молодой крестьянин принялся заряжать ружье.
Продолжая приводить несчастного Леклерка в чувство, Жан Соваж попытался оживить его искусственным дыханием. Но тот оставался все таким же холодным и неподвижным. Тогда Жан Соваж поднял голову и сказал Матье:
– Сходи-ка в один из этих домов и постарайся раздобыть немного водки.
Матье побежал к одному из домов, пощаженных пожаром, а Жан Соваж продолжал приводить в чувство неподвижного Леклерка.
Вдруг раздался громкий крик. Соваж вскочил и увидел, как Матье выскочил из дома, в который вошел.
Не успел Соваж понять, что произошло, как Матье, словно одумавшись, снова бросился в дом, держа ружье на прицеле, готовый спустить курок.
Раздался выстрел.
Забыв, что он безоружен, Жан Соваж бросился вслед за Матье.
С порою дома ему представилась ужасающая картина. На постели лежала мертвая, окровавленная женщина, на которой вся одежда была изорвана в клочья, а в животе зияла громадная рана.
Это негодяй «освободитель» изнасиловал женщину и, пресытившись ею, изрубил ее саблей.
К спинке кровати был привязан какой-то мужчина, рот которого был заткнут платком. Это был хозяин дома, которого заставили присутствовать при сцене насилия над его женой.
На кресле сидела мертвая от ужаса и побоев старуха – мать убитой женщины. Один из пальцев ее правой руки был отрублен саблей – очевидно для того, чтобы «освободители» могли завладеть золотым обручальным кольцом, снимать которое с пальца показалось им слишком скучным.
На земле с грудью, пробитой пулей Матье, лежал солдат, не выпустивший даже и после смерти бутылку с водкой, из которой он вознаграждал себя изрядными глотками за труды, понесенные при насилии и грабеже.
– Боже мой, что за война! – пробормотал Жан Соваж и поспешил с помощью Матье освободить бедного мужа от веревок и кляпа.
Освободившись, несчастный поспешил к кровати, кинулся на окровавленный труп жены и зарыдал:
– Бедная Марианна! Бедная Марианна! Приди в себя! Скажи хоть слово! Ведь ты не умерла! О, Марианна, Марианна!
– Товарищ! – сказал ему взволнованный Жан Соваж. – О мертвых надо плакать, но и мстить за них тоже нужно! Пойдем с нами, твоей жене мы устроим похороны, подобающие патриотам! Вот уже лежит один из врагов, который не совершит более в сей жизни ни одного преступления. Пойдем с нами. Если в твоих жилах течет не вода, а кровь! Плакать ты будешь завтра, а сегодня… сегодня еще найдутся враги, которых надо убить!
Несчастный провел рукой по лбу, словно просыпаясь от тяжелого сна, и скорбным голосом сказал:
– Я следую за вами, друзья мои. Куда надо идти?
Так как он не мог стоять на ногах, то Жан Соваж и Матье взяли под руки и повлекли за собой несчастного мужа, который не переставал всхлипывать:
– Бедная Марианна! Бедная Марианна!
Когда они вышли на поляну, то увидели, что Леклерк стал понемногу приходить в себя.
Девчурка, вырвавшаяся из рук насильников, убежала, словно испуганная козочка, в лес, а затем снова показалась у опушки и стала издали наблюдать за происходящим.
Жан Соваж знаком подозвал ее поближе.
– В настоящий момент нечего и думать добраться до «Божьей славы», – сказал он Матье, – неприятель может налететь с минуты на минуту. Попробуем увести этих несчастных к нам. Там за ними будут ухаживать, поставят их на ноги; если же оставить их здесь, то они погибнут, так как неприятель неминуемо вернется. Срежь две больших ветви, Матье, мы сделаем носилки, чтобы нести вот этого, – он показал на Леклерка, который все еще неподвижно лежал на траве. – Что же касается его, – он кивнул в сторону мужа Марианны, – то он может дойти и один. Но поторапливайся, здесь пахнет неприятельским духом!
В то время как Матье торопливо срезал подходящие ветки, Жан Соваж еще раз приказал девчурке подойти поближе.
Бедняжка подошла; она была очень испугана, и ее черные глаза недоверчиво поглядывали сквозь крупные набегавшие слезы.
– Как тебя зовут? – спросил Жан Соваж.
– Агата.
– Ты здешняя?
– Нет, я из Мери. Я пришла к бабушке, так как у нас появились солдаты, вот отец меня и отослал сюда. Скажите, они не придут больше сюда? Могу ли я теперь уйти домой с бабушкой?
– Дитя мое, все дороги переполнены теми самыми людьми, которые хотели сделать тебе больно, а что касается твоей бабушки, то ты ее больше не увидишь, они задушили ее. Но ты видишь – убийца наказан, он мертв. Ну, полно, не плачь! Постарайся ответить на мои вопросы. Сколько тебе лет?
– Скоро тринадцать, – рыдая, ответила девчурка.
– В этом возрасте можно быть рассудительной. Успокойся же! Ну, а теперь скажи: не знаешь ли ты, где находится ферма «Божья слава»? Дошли ли туда неприятельские солдаты?
– Да, они туда дошли, но в них стали стрелять из ружей, и они отошли прочь. Вот тогда-то они и забрались сюда.
. – Ты уверена в этом? В таком случае, значит, Марсель все еще держится. Ну да, разумеется! Этот храбрец не так-то скоро сдаст свои позиции! У нас есть время дойти до наших и привести в безопасное место весь этот народ! – сказал Жан Соваж, быстро приняв решение.
Вернулся Матье с четырьмя большими ветками, переплетенными между собой.
– Вот вам и кресло! – весело сказал он.
Они положили Леклерка на эти импровизированные носилки, подняли его и пустились в путь, сопровождаемые мужем Марианны, который все еще оплакивал свою жену, и маленькой Агатой, которая плелась сзади, время от времени вытирая глаза уголком своего передника.
Поддерживая несчастного крестьянина, который все еще не мог окончательно оправиться от удушения, Жан Соваж еще раз буркнул голосом, в котором дрожали и угроза, и скорбь:
– Боже! Что за война!
X
Догнав свой маленький отряд, Жан Соваж сдал Леклерка и Агату под охрану мужа Марианны, который был вооружен пистолетом и саблей, а затем отдал распоряжение поспешно направиться к ферме «Божья слава».
Краткий рассказ Матье о жестокостях в поселке возбудил крестьян. Всем стало ясно, что остается только одно – истребить «освободителей» или же безмолвно покориться их преступному способу ведения войны. Все поклялись отомстить за мертвых и защищать живых.
Вскоре отряд прибыл на ферму, не встретив неприятеля.
Она была хорошо защищена. Марсель нарубил деревьев и забаррикадировал обе дороги, ведшие ко входам. Деревянный мост через маленький ручей был разрушен. Все окна были заложены тюфяками и подушками. Посреди двора стояли огромные телеги, наполненные сеном и соломой, которые служили траншеями для часовых-крестьян, вооруженных ружьями. Человек тридцать служащих фермы, возчики, пастухи, прислуга, к которым присоединились еще крестьяне из окрестных деревень, составили небольшой гарнизон, которым командовал Марсель при деятельном участии своей жены.
Ренэ, одетая в полумужской охотничий костюм, прохаживалась взад и вперед с ружьем, наблюдая за укреплением и поддерживая мужество защитников. Когда один из импровизированных ратников вежливо ответил на ее вопрос: «Да, мадам Марсель!», она поспешно заметила ему:
– Называйте меня Красавчик Сержант! Так звали меня в республиканской армии, когда вся Франция, как теперь, была взбудоражена. Я снова принимаю это прозвище и, будь уверен, голубчик, буду нести его с такой же честью, хотя с тех пор я стала старше на двадцать лет!
Марсель, как бывший лекарь, подумал и о том, чтобы устроить амбулаторию: для этой цели в зале нижнего этажа было поставлено несколько кроватей и принесена солома. На столе были приготовлены медицинские инструменты, белье, вода, корпия и несколько склянок, – словом, все необходимое для оказания скорой помощи.
Марсель с радостью встретил подкрепление, доставленное ему Жаном Соважем, так как ^теперь ферма «Божья слава», вооруженная и защищенная такими силами, могла противостоять любому, даже солидному отряду врагов. Ее оружия и силы сопротивления было достаточно, чтобы привести в смятение и задержать движение союзников, а тем временем подоспеет Наполеон и освободит страну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22