Письмо, схваченное нами, показывает, что все сведения уже отправлены ранее и что это письмо предполагалось отправить сейчас же, как только восстановится порядок в Франции.
– А в этом письме, – перебил его ла Виолетт, – не содержится никаких новых указаний или разоблачений?
– Имеется нечто новенькое, и вы можете теперь окончательно составить себе мнение о том, какая предательская душонка у этой женщины! Она писала это письмо австрийскому канцлеру только для того, чтобы сообщить имя молодого человека, взявшего на себя самую трудную часть миссии – добиться возможности увидаться с сыном императора! А ведь этот молодой человек любил ее, она тоже шептала ему слова страсти, опутывала цепью своих чар. И этого-то человека она хотела обречь ужасам австрийской каторги! Хорошо, что я успел перехватить письмо, и оно не дойдет по назначению.
– А как зовут этого молодого героя?
– Андрэ Лефевр!
– Андрэ? Андрэ Лефевр? Это его она выдала? А, негодяйка! – зарычал ла Виолетт, бросаясь на баронессу со сжатыми кулаками, словно собираясь ударить ее. Но он сдержался и обратился к Анрио: – Вы правы, генерал, эта женщина не заслуживает ни малейшего снисхождения. Ее необходимо раздавить, как давят злокозненных гадов. Господи, какое несчастье! А ведь герцогиня так просила меня следить за пареньком! Какое счастье, что вы вовремя распутали сеть, которой эта негодяйка оплела бедного мальчика. Да я-то чего смотрел? Я себе разгуливаю с ружьем по баррикадам, а он, не говоря мне ни слова, затеял освободить сына моего императора! А я-то считал его таким тихоньким! Ведь он жил, что твоя красная девица. Другие с такими средствами – ведь у него двенадцать тысяч ливров годового дохода! – кутят напропалую, а он только и делал, что рылся в книгах. Ведь он собирался сделаться адвокатом – странная идея для внука герцога Данцигского! Ну, да ладно. Все хорошо, что хорошо кончается! Вам, генерал, удалось предотвратить удар, и теперь нужно обезвредить эту гадину. Поэтому, раз вы спрашиваете мое мнение, то я стою за смерть!
– Ваше мнение, Лартиг? – холодно спросил Анрио.
– Смерть!
– Два голоса за смерть, я присоединяюсь. Итак, – обратился Анрио к баронессе, – вы единогласно осуждены на смерть. Желаете еще что-нибудь прибавить?
– Ничего, кроме того, что я только что говорила вам. Вы не судьи, вы просто убийцы, присвоившие себе не принадлежащие вам полномочия. К чему было проделывать всю эту комедию? Довольно проволочек! Чем скорее вы избавите меня от вашего присутствия, тем лучше! Но скажу вам вот еще что: вы ошибаетесь, если думаете, что перехватили письмо; вам в руки попала только копия! Я всегда пишу письма в нескольких экземплярах, чтобы гарантировать себя от их пропажи. Следовательно, можете радоваться: ваш дружок Андрэ Лефевр будет немедленно узнан и арестован, как только прибудет в Вену. Вы никогда не увидите его: если он не умер на эшафоте, то для света он уже не живет больше: из тайников венских крепостей никто не выходит на свет!
– Негодяйка! – зарычал ла Виолетт. – Неужели правда, товарищи, то, что она говорит? Но нет, я должен во что бы то ни стало спасти Андрэ! Его мать, его бабушка, герцогиня Данцигская, и славная девушка, которую зовут Анни и которая быстро заставит его забыть эту подлую женщину, никогда не простят мне, если я не вырву Андрэ из рук полиции. Как только окажется возможным, я сейчас же кинусь в Вену. Но сначала нужно покончить с этой дрянью. К расстрелу ее!
– Одну минуту, – сказал Лартиг, – мы должны соблюдать установленные формы. День еще не наступил, а ночью не казнят. Значит, мы должны обождать восхода солнца. Кроме того, надо сообщить товарищам по баррикаде, в чем дело; они вполне согласятся с правильностью нашего приговора и выделят из своей среды несколько человек для приведения его в исполнение. Мы не убийцы, как уверяет эта женщина, а действительно судьи, правосудие же не прячется во тьму ночи! Так обождем дня!
Анрио согласился с правильностью этого замечания и предложил Лартигу и ла Виолетту вернуться на баррикаду, добавив, что сам останется настороже подле осужденной и позовет их, когда настанет минута для исполнения их решения.
Они ушли. Анрио остался с глазу на глаз с баронессой. Он пересел на кровать и погрузился в глубокую задумчивость.
Вдруг протяжный вздох, скорее похожий на мучительный стон, заставил его поднять голову. Перед ним была уже не та отважная, решительная, энергичная женщина, которая с надменным цинизмом только что смеялась над судом и судьями. Казалось, что только теперь баронесса поняла, насколько серьезно ее положение, и на ее побледневшем, скорбном, осунувшемся лице виднелась сложная игра страха, раскаяния, жажды жизни. Из ее глаз крупными каплями стекали слезы, которые она вытирала украдкой, словно стыдясь своей слабости. Анрио заметил это и вздрогнул от острой боли под влиянием сразу нахлынувших на него воспоминаний.
Вдруг баронесса вскочила с кресла, страдальчески простерла в воздух руки и крикнула:
– Я умираю! Задыхаюсь. Бога ради, воздуха, дайте мне воздуха!
Анрио инстинктивно подскочил к ней и спросил:
– Что с вами?
– Я задыхаюсь. Я не могу вздохнуть! Мне не хватает воздуха! – И резким движением баронесса дернула за корсаж платья, обнажая шею и часть бело-розовой груди.
Вид ее скрытых прелестей окончательно смутил Анрио. Он хотел отвернуться, хотел броситься к баронессе, но овладел собой и резко отскочил обратно к кровати. Это не ускользнуло от внимания баронессы.
– Анрио! Анрио! – умирающим голосом воскликнула она. – Неужели правда, что вы решили позволить этим людям убить меня? Анрио, я видела, что на мгновение в вашем сердце шевельнулось сострадание, вы хотели подойти ко мне, чтобы помочь мне, но сейчас же отпрянули. Неужели я внушаю вам теперь одно отвращение? А ведь вы любили меня, Анрио! Так неужели же вы даже не помните теперь об этом!
– Несчастная! Не смейте профанировать священное слово «любовь»! Разве между мной и вами была любовь? С вашей стороны были только измена и предательство…
– Пощадите меня, друг мой, не отягощайте и без того трудной минуты! Я не сознавала, что делала; я была вовлечена в это недостойное дело, чувствовала себя очень несчастной, но не могла ничего сделать. Анрио, сжальтесь надо мной!
– А вы сжалились надо мной, когда выдали меня, когда бросили меня в одиночную камеру, когда захотели навсегда отделаться от меня, запрятав меня в дом для сумасшедших?
– Анрио! Анрио, выслушайте меня! Две минуты внимания – Бога ради! Ведь говорю же, что я была не вольна в своих действиях. О, вы не можете себе представить, как ужасно находиться во власти полиции, которая в любой момент может потребовать чего угодно!
– Почему же вы были в ее власти?
– У меня в прошлом были прегрешения. О, очень незначительные, но такие, которых общество никогда не прощает. Полиции было известно мое прошлое, меня шантажировали, грозили все раскрыть, и из малодушия слабой женщины я стала ее верной рабой. О, моя верность была только на деле, но не в душе! Я плакала, отчаивалась, проклинала, но не могла не повиноваться. Меня нельзя не простить! О, я не прошу пощады – я знаю, что вынесенный приговор нельзя отменить! Но я хочу умереть спокойно, хочу быть прощенной! Анрио, ведь и я любила тебя! Верь! Ведь это – слова умирающей. Я молю тебя только о прощении. Неужели ты откажешь мне в этом? Неужели скажешь, что никогда не любил меня?
Медленно, томно, сладострастно изгибаясь, баронесса встала и постепенно двигалась к Анрио. Ее взгляд чаровал его, молил, возбуждал желание. Вот его уже коснулось влажное, горячее дыхание ее уст; вот уже совсем близко от него в гнездышке кружев белеет ее дивное тело… Голова Анрио закружилась, он не мог говорить, не мог думать – все бурным ураганом крутилось в мыслях. Баррикада, зал со спящими инсургентами, ла Виолетт, Лартиг, революция, Бурбоны – все было забыто, все, словно по мановению волшебного жезла, стерлось из памяти…
А баронесса все говорила, и нежной, страстной любовной песенкой звучал в мозгу Анрио этот голос, раздвигая грани настоящего, закрывая непроницаемой завесой будущее и увлекая обратно в прошлое. Он видел себя опять молодым, полным сил и энергии генералом, сидящим в маленьком уютном салоне у ног нежно любимой женщины… Кто сказал, что он не можег быть счастлив с нею? Разве она не прежняя? Разве она не так же красива, разве она не с прежней грацией влюбленной кошки ластится к нему?
А баронесса все учащала и учащала свои томные вздохи, свой трепет, вздрагивания, еще более обнажавшие тело. Она видела, что Анрио теряет голову, и спешила завершить победу. Быстрым прыжком она очутилась около двери, захлопнула задвижку и кинулась на Анрио, опрокинула его на подушки, прижалась губами к его лицу, обхватила его руками и покрыла неистовыми ласками. Горячая волна подхватила Анрио и унесла далеко, далеко в судорожном трепете страсти.
Когда он очнулся, первое, что встретили его глаза, это – твердый, пытливый, властный взгляд баронессы. Она вплотную придвинулась к нему лицом и шепнула капризным тоном любовницы, заранее уверенной, что не встретит, не может встретить отказа:
– Ну, а теперь, мой друг, ты не дашь меня убить этим людям?
– Нет, нет! Это невозможно… теперь! – пробормотал Анрио.
– Ты поговоришь с ними и отошлешь их.
– Да… я поговорю… Я скажу им. Вот только что мне сказать им?
Баронесса вздрогнула. Неосторожным оборотом речи она толкнула Анрио навстречу сознанию, которое могло разорвать всю ее хитро сплетенную есть обольщения. Раздумье могло парализовать действие ее чар, сознание ответственности перед товарищами заставит Анрио изменить согласию освободить ее. Надо было во что бы то ни стало не дать ему одуматься, прийти в себя; было необходимо увлечь его стремительностью натиска, пока он еще не освободился от расслабляющей томности пережитых минут страсти. Ни умолять, ни льстить, ни убеждать не следовало; надо было действовать.
– Скорей! Скорей! – сказала она, увлекая его за руку к двери. – Бежим, скроемся от них! Спаси меня!
– Да, ты права, – пассивно ответил Анрио. – Бежим, пока они еще не пришли! Скорее! – повторил он за нею, смутно испытывая какое-то раскаяние.
Баронесса остановилась на мгновение у дверей и прислушалась: внизу все было тихо. Они тихо спустились по лестнице, бесшумно скользнули через нижнюю комнату и вышли на двор. Солнце уже начинало окрашивать восток розовыми полосками; надо было спешить: еще несколько минут – и будет слишком поздно.
На улице Анрио вышел из своей подавленности и обрел способность мыслить и рассуждать. Он ужаснулся глубине своего падения, но чувствовал себя слишком порабощенным, чтобы думать о чем-либо другом, кроме бегства.
Они без всякой помехи дошли до улицы Монмартр, где около улицы Монторгейль находилась передовая баррикада той секции инсургентов, главная квартира которых помещалась в кафе «Прогресс». Баронесса Невиль вздрогнула: около двенадцати человек инсургентов в разнообразных позах дремало на земле, положив около себя ружья, на часах стоял хмурого вида инсургент, который сейчас же подошел к прохожим.
– Я провожу эту даму за баррикаду и сейчас же вернусь, – сказал Анрио.
– Берегитесь, гражданин. Я слышал в той стороне, за улицей Монмартр, какой-то подозрительный шум шагов и тихое «бряцание оружия: там, должно быть, подвигаются солдаты.
– О, мне недалеко! Я только провожу гражданку до улицы Фоссэ-Монмартр, где она живет.
– Желаю удачи, гражданин! Да не забудьте, когда будете возвращаться, крикнуть издали «Друг», чтобы вас еще не подстрелили, чего доброго. А то эти молодцы не видели, как вы выходили, и спросонок могут угостить вас пулей.
– Спасибо за предупреждение, гражданин! – ответил Анрио, выходя за баррикаду и увлекая за собой свою спутницу.
Теперь оба они были на улице Монмартр, совершенно пустынной и тихой в этот час. Они прошли несколько шагов, направляясь к улице Фоссэ-Монмартр, которая, по сведениям Анрио, была свободна от баррикад. Этим путем баронесса Невиль могла добраться до улицы Фоссэ-Монмартр и перебраться в спокойные кварталы.
Когда они собирались заворачивать на Фоссэ, Анрио вдруг остановился и прислушался: вдали ясно слышался характерный шум осторожно двигавшихся войск, из которого по временам выделялся звон штыка, неосторожно стукнувшегося обо что-то твердое.
– Тут в двух шагах солдаты! – сказал Анрио. – Часовой был прав. Надо быть осторожными.
Не отвечая ему ничего, баронесса вдруг пригнулась, несколькими скачками приблизилась к улице Фоссэ-Монмартр, бросилась бежать и закричала, широко раскинув руки:
– Ко мне! Сюда! Ко мне!
Солдаты, удивленные появлением в такой ранний час на улице женщины, судя по платью, видимо принадлежавшей к высшему обществу, расступились и указали ей на капитана, который уже спешил ей навстречу, чтобы спросить, что она делает на улице между двумя цепями ружейного огня.
– Там! Там! – вместо ответа сказала баронесса, лихорадочно показывая рукой на улицу, с которой прибежала. – Там стоит человек. Это вождь инсургентов, один из самых опасных. Убейте его, и тогда вы легко овладеете баррикадой!
Капитан сейчас же приказал четверым солдатам отправиться по указанному баронессой направлению, а сам обратился к последней со следующим замечанием:
– Благоволите последовать за мной! Вы должны разъяснить нам кое-что странное в вашем поведении.
Баронесса де Невиль весело и спокойно последовала за офицером; теперь ей уже нечего было бояться.
А генерал Анрио все продолжал стоять на том же месте, где она покинула его. Как? Она, не сказав ему ни слова на прощанье, убежала к врагам? Но ведь она должна была понять, что своим криком она обрекает его на смерть? И все-таки… Боже, Боже! До чего он наивен, до чего он легковерен! Как мог он поверить, что у этой змеи, у этой до мозга костей испорченной женщины способно было шевельнуться чувство раскаяния. Сумасшедший! Да, его место действительно в Шарантоне…
Осторожное позвякивание оружия заставило Анрио вздрогнуть, обернуться и на время забыть свое самобичевание:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25