Жест ефрейтора был красноречив: слово «люфт» – воздух – приобрело конкретный жуткий смысл.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Двенадцатый барак, или, как говорили в Бухенвальде блок, был выгодно расположен между сапожной мастерской и новой кузней. Дальше шли прачечная, склад и багажная. Особенно важной считалась близость кухни.
В двенадцатом блоке по случаю ремонта никто не жил. Огромное деревянное здание пустовало. Этим обстоятельством не замедлили воспользоваться зеленые – так в концлагере именовали немецких уголовных преступников, убийц, рецидивистов. Они носили на груди отличительный знак – матерчатый треугольник зеленого цвета. Зеленые захватили, если можно так выразиться, двенадцатый блок и устроили в нем нечто вроде своей резиденции.
К недавним бандитам и рецидивистам комендант концлагеря относился добрее, чем к остальным заключенным. Он открыто им покровительствовал. И не потому, что уголовники ему чем-то импонировали. Нет, причины были более глубокими. Политические заключенные знали, что Карл Кох, еще задолго до прихода Гитлера к власти, часто высказывался о необходимости создания грандиозных концлагерей с системой физического и морального уничтожения людей. В основе этой «системы» лежал «закон джунглей»: узники должны уничтожать друг друга. Кох предлагал разделить узников на отдельные группы, создавая для одних терпимые бытовые условия и давая им в руки некоторую власть внутри лагеря. Такое неравенство, по мнению Коха, должно вызвать вражду между заключенными. В лагере начнется борьба. Ее необходимо искусственно поддерживать, разжигать, поощрять. И заключенные, перед лицом голодной смерти, за лишний кусок хлеба станут безжалостно убивать друг друга. Таким образом, ответственность за убийство ляжет на плечи самих узников.
Свои человеконенавистнические идеи Кох изложил в пресловутой брошюре «Бокегеймерские документы», которую опубликовал в 1929 году. В ней будущий комендант Бухенвальда с циничной откровенностью раскрыл программу истребления всех противников национализма.
С приходом Гитлера к власти сумасбродный план стал действительностью. Коху поручают организовать ряд концлагерей, в том числе и лагерь Эстерген, близ голландской границы. Тысячи людей гибнут за колючей проволокой. Система Коха широко применяется фашистами. Ее автор получает повышение. В 1937 году полковнику СС Карлу Коху дается правительственное задание: создать крупнейший в Европе политический концлагерь Бухенвальд.
В Бухенвальд он приезжает со своей молодой огненно-рыжей женой. Срочно строится роскошная комендантская вилла, просторный манеж, конюшня. Начинается жуткий период безраздельного господства четы Кохов.
С первого же дня основания нового концлагеря Кох, оставаясь верным своей системе, создал сносные бытовые условия немецким уголовникам, дал им в руки власть внутри лагеря. Недавние бандиты и рецидивисты стали первыми помощниками эсэсовцев. Преступники были «форарбайтерами» – бригадирами, «капо» – надсмотрщиками, служили в лагерной полиции, назначались старостами бараков. Они получали дополнительное питание и почти все посылки из Красного Креста, ибо, с согласия коменданта, их распределением ведал тоже бывший уголовник. Кроме того, немецкие преступники пользовались особой привилегией: им разрешалось носить цивильную – гражданскую – одежду. Но на пиджаке все-таки заставляли вырезать квадрат и вшивать лоскут другого цвета.
Чтобы удержать свое привилегированное положение, зеленые ретиво исполняли указания эсэсовцев: нещадно избивали узников за малейшую провинность, заставляли их работать по двенадцать-четырнадцать часов в сутки, терроризировали политических, охотились за евреями. За каждого еврея, обнаруженного в Большом лагере, по распоряжению коменданта выдавалась премия: четыре буханки хлеба. Такое количество хлеба считалось величайшим богатством. За него можно было выменять все, что угодно, ибо узники, обреченные на медленную голодную смерть, в сутки получали всего триста граммов.
Зеленые длительное время держали в страхе весь лагерь. Однако с осени 1941 года, когда в Бухенвальд стали прибывать транспорты с советскими военнопленными, положение в лагере резко изменилось.
Политические, или, как их называли, красные, так как они в отличие от зеленых носили на груди матерчатые треугольники красного цвета, начали активную борьбу с зелеными.
Красным активно помогали государственные заложники – бывшие члены чехословацкого правительства, которые в Бухенвальде использовались как переводчики и служили в различных отделах лагерной канцелярии. Но решительную открытую борьбу с преступниками повели русские. Зимою 1942 года советские военнопленные впервые в истории лагеря смерти дали отпор мучителям.
Дело было так. В каменоломне трудились десятки тысяч узников. Январский пятнадцатиградусный мороз и обычный для этих мест пронизывающий до костей ветер качали, словно траву, измученных голодом заключенных. Особенно тяжело пришлось группе русских, где форарбайтером был уголовник Штерк. Этот бандит не давал и минуты отдыха. Его длинная палка все время ходила по спинам узников. Он бил за то, что чуть-чуть разогнул усталую спину, за то, что трудился без должной энергии, за то, что косо посмотрел на форарбайтера.
– Мой палка есть греющий компресс! – злорадно усмехаясь, пояснял Штерк. – Она помогайт лючше работайт кровь!
Четверо русских и грузин Каргидзе, избитые форарбайтером, остались лежать на земле. Тогда Штерк приказал отнести несчастных к груде камня и там положить:
– Пусть ветер немножко ласкайт!
Но пленные, во главе с Василием Азаровым, не выполнили этого приказа. Они осторожно принесли своих полуживых товарищей в защищенное от ветра место и, собрав немного сухих листьев, уложили на них узников. Но тут прибежала жена обершарфюрера Бельвида, дача которого находилась метрах в ста от края каменоломни. Немка, размахивая пистолетом, истерически закричала:
– Где этот свинья капо? Куда он смотрит? Я не позволю, чтоб мои дети смотрели на большевистскую заразу! Уберите отсюда сейчас же этот навоз или я буду стрелять!
На крик прибежал форарбайтер Штерк, уходивший погреться к эсэсовцам. Бандит, не разобравшись, в чем дело, обрушил свой гнев на первого попавшегося ему на глаза. Жертвой стал тихий и застенчивый паренек Малкин, которого все любили. У него был хороший голос и он часто пел задушевные русские песни.
Зеленый набросился на ни в чем не повинного юношу. Малкин только успел широко открыть от удивления свои большие голубые глаза, как на его голову обрушился удар.
Юноша упал. Но этого извергу показалось мало. Он схватил огромный камень и прибил пытавшегося подняться с земли Малкина.
Это убийство потрясло узников. Они бросили работу и, не скрывая ненависти, смотрели на форарбайтера. Бандит на какую-то долю секунды опешил, но тут же взял себя в руки. Тяжело дыша, он взмахнул палкой:
– Арбайт! Работайт!
Узники медленно двигались к зеленому. Живое кольцо сужалось вокруг него словно петля на горле. Штерк в страхе выронил палку и хрипло завизжал:
– Спасите!
В воздухе сверкнули кирки и лопаты. А через несколько минут русские продолжали работу, словно ничего и не случилось. Только на земле, рядом с телом Малкина, лежал изуродованный труп форарбайтера Штерка.
На вопль Штерка сбежались эсэсовцы из наряда наружной охраны. Они выстроили русских и потребовали выдать зачинщиков. Весть о расправе с ненавистным Штерком моментально облетела всю каменоломню. Тысячи узников, в знак солидарности с русскими, прекратили работу. Все с тревогой ожидали карательных действий. За убийство форарбайтера узников ждала жестокая кара. И группа русских, не выпуская из рук лопаты и кирки, готовилась дорого продать свои жизни. В этот напряженный момент нашелся смельчак, который в лицо охранникам заявил протест. Это был Василий Азаров. Он, не выходя из строя, заявил дежурному офицеру:
– Мы, русские солдаты и офицеры, требуем от криминальных заключенных, работающих надсмотрщиками и бригадирами, человеческого отношения. Мы заявляем протест и предупреждаем всех уголовников: бандит, тронувший хоть одного русского, будет убит!
Коллективное выступление подействовало. Дежурный офицер, видя решительные лица узников, не отважился на массовую расправу.
Это была первая серьезная победа над зелеными. Комендант Бухенвальда, опасаясь бунта в концлагере, отстранил от бригадирства нескольких уголовников и сместил с некоторых административных постов наиболее рьяных бандитов.
Преступники стали ждать благоприятного момента, чтобы отомстить. И он наступил.
В Бухенвальд пригнали большую партию советских военнопленных – более двух тысяч человек. Их прогнали пешком чуть ли не через всю Германию. Измученные издевательствами и голодом, узники еле держались на ногах. Их загнали в отдельные бараки и оцепили колючей проволокой. Так был создан лагерь в лагере, который впоследствии получил название Малого, карантинного. Пленные оказались в двойной изоляции.
В первый же день, рискуя жизнью, немцы, чехи, французы начали устанавливать связь с русскими товарищами. Они провели в лагере сбор продовольствия – каждый политический отламывал от своего скудного пайка кусочек хлеба для русских братьев. Продовольствие с помощью советских военнопленных, прибывших раньше, удалось передать.
Все это проводилось в глубокой тайне. Но староста концлагеря уголовник Иосиф Олесс тут же состряпал донос.
Узнав о солидарности узников, комендант Бухенвальда пришел в ярость и объявил наказание: оштрафовал весь лагерь на три дня. Трое суток десятки тысяч заключенных не получали пищи. Но никакие меры не могли остановить сближение русских с узниками других национальностей.
Олесс не успокоился. По его новому доносу шестьдесят двух ненавистных ему политических заключенных отправили в штрафную команду. Никто из них не вернулся.
Зеленые снова подняли головы. Они мстили политическим. Борьба внутри лагеря принимала открытые формы. Но бандиты при всем старании не смогли вернуть утерянные позиции. На этот раз политические оказали им решительное сопротивление. Самым страшным местом для зеленых стала больница. Бандиты, вызванные туда, назад не возвращались. Они «неожиданно» умирали. Это обстоятельство не на шутку встревожило зеленых. Они догадались, в чем тут дело, но перед медициной пасовали. Разоблачить врачей они не могли. Наука была той областью, куда с отмычкой не влезешь.
И когда в комнату старосты вошел начальник хирургического отделения, заключенный Гельмут Тиман, Олесс насторожился. Его белесые брови сошлись у переносицы: политические зря не приходят…
Гельмут Тиман, плотный и рослый немец, с крупными чертами лица, прошелся по комнате и остановился против Олесса. Убедившись, что они одни, и недобро оглядев старосту, Гельмут начал разговор тихим, удивительно спокойным голосом, но каждое слово врезалось в уши старосты, и по его широкой спине пробежала неприятная прохлада.
– Я пришел предупредить вас, уважаемый, о том, что вы и ваши сообщники должны прекратить гнусные дела. Помните, что за каждого политического мы отправим в крематорий двух зеленых!
Олесс встал из-за стола. На его лисьем лице появилась сладкая улыбка:
– Неужели мы не сможем договориться? Мы, немцы, – великая нация и меж собой должны жить в дружбе.
– Мы разные немцы, – сухо ответил Гельмут. Староста лагеря не спал всю ночь. Ворочаясь на соломенном тюфяке, бандит думал. Положение зеленых, если говорить языком Олесса, становилось «пестрым».
Решение пришло само собой. Утром Олесс вызвал к себе Трумпфа и Гроельца, своих верных помощников и телохранителей:
– Дела наши принимают неприятный оборот. Политические грозят. За каждого убитого нами обещают крематорий. В их руках, сто чертей, находится больница. А среди наших парней нет ни одного, который смог бы заменить политических медиков. Сегодня вечером надо собрать главарей. Хватит анархии! Отныне будем действовать сообща. Пора обломать политических!
К намеченному часу после вечерней проверки в двенадцатом блоке стали собираться бандиты. Вожаки зеленых приходили в одиночку и небольшими группами, приводили с собой двух-трех дружков – телохранителей. У всех на лицах любезные улыбки, а в карманах ножи. Зеленые враждовали между собой, друг на друга имели «зубы», вели «счеты» и «завязывали узелки».
Бандит Юшт, переступив порог блока, остановился, вытащил из кармана очки и водрузил их на длинный утиный нос.
– Салют Джонни-профессору! – Олесс, широко улыбаясь, поспешил ему навстречу.
Кличку «Джонни-профессора» Юшт заработал тем, что умел избиениями и надругательствами доводить жертву до сумасшествия. Его побаивались и зеленые. Эсэсовцы приходили к нему перенимать «опыт». Джонни сопровождали три мордастых парня. Он сел у окна, широко расставив острые коленки, и посмотрел на собравшихся с чувством полного превосходства.
Ганс-ювелир – «человек без особых внешних примет» – так писали сыщики крупнейших городов Европы об этом специалисте по изъятию драгоценностей – пришел один. Он уселся в углу и мрачно глядел на старосту лагеря, который разговаривал с Трумпфом, почесывая нижнюю часть спины. Ганс ненавидел Олесса. Он помнил, как эти хищные пальцы вытащили у него из нагрудного кармана кольцо с черным бриллиантом. Среди зеленых упорно ходили слухи, что благодаря этому кольцу и доносу на шестьдесят двух политических, Олесс получил должность старосты.
Август Скауц, прозванный Громилой, пришел, блестя глазами и начищенными башмаками. Переступив порог блока, он осклабился:
– Ха, да тут свой народ! Только держи карманы крепче…
Заметив Пауля Фридмана, Громила шагнул к нему:
– Приятно встретить землячков. А ну-ка, Черный Изверг, гони пачку сигарет.
Их сразу же обступили.
– Ребята, наше слово – закон. Сказал – сделал, проиграл – отдай. Заплатить карточный долг – это долг чести!

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6