Ладно, я не зверь, прощу на первый раз. Понимаю, как тебе нынче туго. Но сама сказала, что у нас мало времени. Распишись вот здесь! – снова придвинул бумагу.– Если меня уволили, то зачем спешить, – Галиной овладело желание довести жесткий разговор до конца. Коль Сырцов пишет все на магнитофон, то пусть запишет и все его «подвиги». Хотя… Ее осенила запоздалая мысль. Не спрашивая разрешения хозяина кабинета, она решительно схватила трубку внутреннего прямого телефона, надавила знакомую клавишу. Страшно заволновалась, услышав голос человека, бок о бок с которым провела все эти годы, который столь долго добивался ее расположения, а став любовником, боготворил ее, ибо не только чисто физическая близость связывала их. Главное, он, генеральный директор, постоянно подпитывался ее отчаянными идеями в непрерывной разливке, получая, как и она, соавторские патенты на изобретения. В кабинете директора, видимо, было много людей, слышались голоса.– Слушаю. – Голос Разинкова был очень недовольным, видимо, звонок оторвал его от важного дела.– Товарищ директор, – стараясь не выдать охватившего волнения, проговорила она первую фразу, – это я, Галина Русич! Сегодня у нас авария на кристаллизаторе, а я… в кабинете Сырцова. Знаешь? Странно. Слушай, – Галина незаметно для себя перешла на привычное «ты», – творится какая-то чертовщина, меня увольняют. Тогда, может быть, объяснишь, в чем провинилась? – оглянулась на Сырцова. Начальник управления делал вид, будто ищет нечто важное в ящике стола.– Слушайте меня внимательно, – Разинков снизил голос, видимо, прикрыл трубку ладонью, – так надо, понимаешь? Позже все объясню пообстоятельней. А теперь… прошу прощения, у меня делегация из Бельгии, они хотят стать нашими инвесторами, внести валюту в реконструкцию доменного…Галина Ивановна больше ничего не слышала, только торопливый, монотонный голос человека, кого считала близким, впервые изменила мужу, потакала во всем, скрашивала жизнь. Случилось нечто, что было выше ее понимания. Казалось, нет такой силы, которая могла бы их развести. Помнится, в Америке, когда ездили в командировку с четой Горбачевых, даже Раиса Максимовна заметила: «Вы идеальная пара, счастливые, как и мы с Мишей». Счастливые… Почувствовала, как предательски задрожали ноги, как, забыв о присутствии начальника отдела кадров, тяжело опустилась в кресло, закрыла глаза, пытаясь отрешиться от действительности. Да, все, конечно, правы, с ее сыном произошла трагедия, и он жизнью за это поплатился. Но она-то здесь при чем? Игоря, ее Игоря, развратил, превратил в преступника и убийцу Афганистан, владыки мира сего, которые нынче отрешают и ее от любимой работы. Почему? Сын за отца не отвечает. И наоборот. Это даже в страшные сталинские времена считалось аксиомой. И потом, нужно ведь иметь хоть чуточку сострадания: застрелилась мама Зина, погиб сын. И кажется, пришла пора взвалить на ее плечи тяжелый крест семьи Русичей – страдать безвинно. Господи! Как тут не вспомнить о тебе, справедливом и вездесущем? Как быстро предали ее те, кто клялся в вечной любви и дружбе, в вечной преданности! Неужели ты, Господь, допустил такое? Разинков, Сырцов и там, в Москве, жалкие ничтожные трусы, явно перепугались за свои теплые местечки, побоялись, что дружба с ней может дискредитировать их безупречные имена. Больней всего было предательство Разинкова. Пообещал объяснить все позже, но… зачем ей теперь его объяснения. Въехал на ее горбу в свой ничтожный старососненский рай, запудрил мозги даже Генеральному секретарю ЦК КПСС Горбачеву. Не благодаря ли ей рядовой инженер Разинков быстро пересел из кресла главного в кресло генерального? Негодяй! Совсем недавно ползал перед ней на коленях, вымаливая ласку. Теперь, забыв обо всем, увольняет ее, чтобы не запятнать «честь» мундира. Неужели не понимает, что она может стереть его в порошок, если обнародует хотя бы сотую часть его служебных проступков и преступлений, которые Разинков проделывал вкупе с притихшим сейчас Сырцовым?– Доволен? – гневно обратилась она к Сырцову. – Откупились от меня, да? Не выйдет. Грязь на грязь! Я обращусь в прокуратуру.– С чем? – ухмыльнулся Сырцов.– Расскажу, как вы жирели с Разинковым на бартерных сделках, как строили особняки, как…– Не советую, – сразу успокоился Сырцов, – себя же замараешь, уважаемая Галина Ивановна!Этой фразой Сырцов словно отрубил все пути к отступлению. Слово «уважаемая» издавна в России являлось бюрократически-канцелярским, отчужденным от теплого «товарищ» и еще более от интимного «земляк» и «дружище». Сырцов дал ей понять, что к ней можно обращаться отныне столь сухо и оскорбительно. И пока она внутренне терзалась, осмысливая его слова, он перехватил инициативу.– Слушай, Галина Ивановна, я продолжу. – Голос начальника кадров обрел силу, зазвенел металлом, так, наверное, он всегда разговаривает с подчиненными. – С первого числа ты откомандировываешься в распоряжение главного специалиста по непрерывной разливке, – поднял насмешливые глаза на окаменевшую женщину, – в Индию.– А мое согласие уже не требуется? – вяло спросила Галина Ивановна. Она была окончательно сломлена новым назначением. Как у нас все решается быстро и деловито, когда оно нужно начальству, и как тяжко, по-черепашьи движется любое дело, когда в нем не заинтересованы сильные мира сего.– Будем предельно откровенны. – Сырцов выбрался из-за стола, тяжело дыша. – Никогда ты, самовлюбленная баба, не ценила заботы товарища Разинкова, всех нас. – Он демонстративно упивался возможностью хоть напоследок насолить этой гордой, всегда державшейся независимо «разливщице», давным-давно накипела у хитроумного управленца злоба на любимцев генерального директора, которые были ближе к сладкому пирогу распределения, чем он. Вот и сейчас эта баба не оценила их воистину благородный жест, своеобразный спасательный круг – выезд за рубеж. Могли бы просто выгнать за ворота, сделать невыездной. – Никогда ты не ценила, что получала ордена, выезжала за границу. – Сырцов покачал круглой головой. – Охо-хо! Все добро – коту под хвост.– Хватит ныть! – резко встрепенулась Галина Ивановна. – Оглянись на себя, тупой битюг! Своими руками ты ни шиша не сделал, а своим умишком только и научился плести интриги. – Она словно не вникала в смысл сказанного Сырцовым. И он постарался не принимать близко к сердцу ее слова, сказанные в запальчивости, слышал, что все из «чумного семейства» Русичей были несдержанны на язык.– Давай-ка заканчивать разговор. Я тебя предупредил. Приказ вступит в силу через пять дней. А там… Вольному воля, спасенному рай. Желаешь, можешь уволиться с комбината, даже с должности оператора разливки, которую по самому большому счету я мог бы тебе предложить по знакомству. Но лучше уехать за рубеж. Горожане-то у нас – провинциалы, будут тыкать вслед пальцами, вон, мол, идет мать разбойника. – Сырцов вновь выбрался из-за стола, подошел вплотную к Галине Ивановне и сверху вниз стал осыпать ее поникшую голову жесткими, гневными фразами. – И, пожалуйста, никого постороннего в своих бедах не вини, директора тоже. Сама воспитывать сыночка не пожелала, кого винить? Все недосуг было, на уме – стенды да кристаллизаторы, не бабское это дело, вот и доработалась.– Я не нуждаюсь в твоей словесной выволочке, Сырец! – резко оборвала Галина Ивановна. Вытерла досуха глаза, чтобы посетители в приемной не видели ее слез. – Думаю, на вас с Разинковым свет клином не сошелся, поищем справедливости в ином месте. – Она рванулась к двери. Сырцов едва успел перехватить ее руку.– Будешь подписывать приказ или… сядь, отдышись! Экие вы, Русичи, гордые! Всюду высовываетесь, все вам подай-поднеси. Скажу откровенно, по старой дружбе, мы с товарищем Разинковым использовали все связи в министерстве, чтобы выбить тебе должность за рубежом. Хочешь, работай в Бхилаи, в Индии, хочешь – в Искандеруне. Поживешь там годик под знаменем с полумесяцем, сколотишь капиталец, а тем временем тут все забудется, сотрется из памяти. Ну, договорились по-доброму или все еще кусаться будешь?– Разинкова я хоть с трудом, но понять могу, наверное, нашел себе новую пассию, помоложе, а ты… спешишь лишний раз в задницу лизнуть.– Последний раз спрашиваю, едешь в загранкомандировку или?.. – Сырцов начинал терять терпение. Ему надоела эта комедия, в которой, честно сказать, сам оказался с боку припека, взял в руки бумагу, делая вид, что готов ее разорвать. – Отвечай!– Ладно, ваша взяла. В Индию, так в Индию. – Силы оставили Галину Ивановну, сопротивлялась больше по инерции, отлично понимала, без непрерывной разливки ей просто не выжить. Это, наверно, звучало кощунственно, но она могла пережить гибель близких людей, землетрясение, цунами, всеобщий потоп, но только не это. Отлучение от огня могло означать для нее беспросветное существование, медленное угасание. – Эх, ладно, ваша взяла, пусть все летит в тартарары! Гнилая сила добрую солому всегда сломит. Знаю, ты хороший взяточник, Сырец, скажи, что тебе за услуги привезти из Индии? – Галина Ивановна имела обыкновение быстро приходить в себя после самых тяжелых ударов, недаром занималась мужским делом. И на сей раз весьма вовремя подумала о том, что жизнь, к счастью, продолжается. И еще подумала о том, что эта несправедливость словно придала ей новые силы. Если Родина оказывается ей мачехой, то она обязательно прославит любую чужую страну, утрет сопливый нос всем этим доморощенным прилипалам. Каково будет без нее выглядеть новатор товарищ Разинков?– Видишь, всегда можно полюбовно договориться, – нашелся Сырцов, очень обрадованный, что конфликт исчерпан. Генеральный директор, лучше его знающий слабости и силу Галины, предупредил: «Будь осмотрителен, Сырцов, наша Галя может так лягнуть, искры из глаз посыплются». – Привези-ка мне индуску – статную, с черной точкой на лбу.– Держи карман шире! – огрызнулась Галина Ивановна. Но Сырцов готов был простить ей любую брань. Главное, что с ее уходом всем им дышать станет легче. – Прощай, товарищ Сырцов! Признаюсь, меня от одной твоей жирной рожи воротит, бежать хочется хоть на край света! – и, словно предупреждая ответный выпад, Галина Русич метнулась к двери… * * * Мало кому прежде знакомый в Старососненске приезжий писатель-анималист Субботин медленно, но верно, словно острый нож в сливочное масло, «прорезался» в самые верхи областной власти, обзаводился нужными знакомствами. Активно помогал ему в этом побаивающийся писателя Петр Кирыч, готов был исполнить любую просьбу. То ли интуитивно чувствовал за спиной Субботина некую силу, то ли боялся, что с помощью писателя всплывет на свет Божий роковая связь между ним и преступным дядей. Вполне вероятно, что подливал масла в огонь рассказ Пантюхина, верной «шестерки», который «напевал» давнему благодетелю про своего соседа-писателя. Как бы там ни было, отстраненный от должности Петр Кирыч еще больше потянулся к Субботину.И когда тот попросил свести его с генералом Ачкасовым, Петр Кирыч не смог ему отказать.Встретились они будним днем на даче бывшего первого секретаря обкома партии, где отныне Петр Кирыч проводил большую часть времени.Субботин привез с собой бутылку коньяка «Мартини», шампанское, бутылку водки. Нашлось что выпить и в холодильнике Петра Кирыча, который не прочь был «расслабиться» как следует. Генерал Ачкасов вышел из дома, подошел к дежурному сержанту:– Меня здесь ты не видел, понял?– Так точно, товарищ генерал! – отчеканил сержант.– На, хозяин угощает, – Ачкасов сунул в руки оторопевшему сержанту бутылку «Пшеничной», – выпьешь после дежурства…Для форсу Петр Кирыч растопил камин, включил боковой свет, хотя на дворе еще было достаточно светло. Как водится, выпили первую за знакомство, вторую – за встречу. Постепенно разговорились. Словно невзначай упомянул Субботин покойного генерала армии Щелокова.– Кстати, давно хотел вас спросить, Павел Эдуардович, – оживился Петр Кирыч, – откуда вы знали Николая Анисимовича?– Я писал о нем книгу, которая по известным вам причинам не вышла. Жаль, оклеветали его враги.Петр Кирыч и Ачкасов дипломатично промолчали: оба боготворили бывшего министра. Щелочихин был обязан дяде всем на свете, а генерал – своим званием. Улучив момент, ловкий Субботин поинтересовался майором Андрейченко, что, мол, это за человек.– О, это наш Мегрэ, – широко разулыбался Ачкасов, – фанатик сыскного дела. Волкодав! Ежели в кого вцепится – загрызет. Чудаковатый, наивный, но дотошный. А что, чем-то он тебе тоже досадил?Пришлось Субботину открывать карты, рассказал, что этот «Мегрэ» ворвался к нему в квартиру, учинил незаконный допрос, намекал на связь с неким Пантюхиным. При этих словах Петр Кирыч и Ачкасов невольно насторожились. Когда-то Петр Кирыч передал его «по цепочке»Ачкасову, а тот сделал Пантюхина своим личным сексотом.– Устрой-ка ты, генерал, головомойку этому майору, – дружески посоветовал Петр Кирыч, – пусть лучше жуликов ловит, а не фантазирует. Человек прибыл по рекомендации министра.На том и расстались. А сегодня чуть свет майор Андрейченко снова появился в квартире Субботина, вежливо предъявил хозяину ордер на обыск.– Вы меня, майор, верно, с кем-то путаете, – хладнокровно заметил Субботин, понимая, что «Мегрэ» за что-то зацепился, ибо копал настойчиво и смело, не подозревая, что в любом случае роет себе могилу. Видимо, генерал еще не успел с ним разобраться. – По какому поводу обыск?– Вы, гражданин Субботин, подозреваетесь в связях с преступной группировкой, которая занималась бандитизмом, убийствами. Кстати, как свидетельствуют задержанные, они участвовали в покушении и на вашу жизнь. Странно, вы не находите ли? Чем вы им не угодили? Это для меня пока неясно, а остальное…– Послушайте, товарищ майор, – ни один мускул не дрогнул в лице Субботина, – вы мне по-человечески очень нравитесь своей напористостью, смелостью, однако нельзя руководствоваться одними эмоциями. Зачем «шить» несуществующее дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62