Даже когда им попадало за нерасторопность, не обижались и не уходили. Пьяная удаль, самодельные финки в карманах и за голенищами хромовых сапог, вытатуированные сердца, пронзенные стрелами, и адмиральские якоря, опутанные змеями, вызывали почтительный трепет в ребячьих душах. Таинственность неизвестной жизни, рассказы «королей» Самотеки волновали до сердцебиения.
Бывал в Екатерининском парке и Витька Давыдов. После уроков он часто приходил туда, карманники знали его, и он считал себя приобщенным к их среде: уже играл в карты и чаще других бегал за водкой. Воры помоложе стали учить Витьку добывать деньги в чужих карманах. И он делал все, чтобы угодить им. Все чаще пропускал уроки, а потом совсем бросил школу, ушел из 8-го класса.
Внешне Витька оставался обыкновенным мальчишкой, с челкой, нависшей на смуглый лоб, и даже папироска «Казбек» в его по-детски пухлых губах не придавала ему взрослости…
Только глаза изменились: стали угрюмыми, недобрыми, настороженными. Витька беспричинно злился на ребят бывшего своего класса, к концу уроков приходил на школьный двор, грубил учителям, дрался со своими прежними одноклассниками. Особенно он почему-то невзлюбил Леньку Самойлова, бил его чаще других, в присутствии девчонок, что было особенно обидно. Ленька сдачи не давал – боялся. И этот страх был еще хуже, чем побои. Не боль, а беспомощность, бессилие угнетали Леньку Самойлова.
Как-то весной Витька подкараулил Леньку в переулке у керосиновой лавки, где кроме керосина продавали примусы, свечки и стекла для ламп. Настроен Витька был как будто бы мирно.
– Вот что! Предлагаю мировую. Ну как?
Ленька молчал. Предложение Витьки было неожиданным.
– Я собрался жить лучше. Но есть неувязка: финансов не хватает. С завтрашнего дня выходит постановление: будешь давать мне по трешке…
Ленька кивнул. Кивнул, не подумав, что скажет он Витьке завтра. Кивнул, лишь бы сейчас, сию минуту, как можно скорее уйти. Уйти и не видеть своего врага. А дома Леньке стало жутко. Где взять столько денег? «Не буду давать – начнет бить по-настоящему, – думал он. – Хорошо, одну трешку, ну три трешки еще можно. Но сколько их потребуется?»
Придя домой, Ленька заглянул в копилку – глиняную кошку с золочеными ушками. Она стояла рядом с глобусом на книжном шкафу. С зимы в копилку откладывались деньги на велосипед.
Витька был точен. За деньгами он приходил аккуратно, ждал Леньку у школьных ворот. Больше не дрался. Только криво усмехался, пряча в карман очередную трешку. Но пришел день, когда трешки у Леньки не оказалось. Небогатые его запасы иссякли. Глиняная кошка была пуста.
– Бери где хочешь, мое дело маленькое, – сказал Витька. – Уговор…
– Неоткуда больше мне брать, – попытался отделаться от него Ленька. – Может, потом буду. А сейчас нет.
– Потом суп с котом. Бери где хочешь. Не принесешь – пеняй на себя.
Где было школьнику Леньке взять деньги?
В нашем девятом «А» время от времени собирали мелочь: на экскурсию в Третьяковку, на подарок товарищу, учительницам ко дню 8 Марта. В последний раз мы собрали деньги для поездки на белом катере по Москве-реке от Котельнической набережной до Серебряного бора. Хранились эти деньги у Ленькиного соседа по парте, нашего культорга, очкастого Стасика Худякова.
На уроке физики, когда Стасик у доски доказывал закон Бойля-Мариотта, Ленька дрожащими, вдруг ставшими чужими руками вытащил деньги из портфеля товарища. Вытащил и переложил к себе в карман. Но в своем кармане держать деньги было опасно. Это он понял сразу. Улучив момент, когда класс дружно смеялся над какой-то шуткой нашего физика, Ленька сунул деньги под ножку парты.
Зазвенел звонок. Урок кончился. В классе открыли окна. Но не успели ребята выйти на перемену, как раздался крик Стасика:
– Деньги украли! Все кинулись к нему.
– Не может этого быть! Ты посмотри как следует, растеряха…
– Украли… – беспомощно, чуть не плача, повторял Стасик. – Украли, честное слово!
– Никто не выйдет из класса, пока не найдутся деньги! – решил наш староста.
И деньги нашлись.
Никто и предположить не мог, что взял их Ленька. Подозревать стали совсем другого мальчишку. Вечером того же дня Ленька сказал Витьке:
– Понимаешь, не удалось. Не вышло. Ты, пожалуйста, подожди до завтра.
– Подожду. Но завтра дашь мне полсотни. Долг с процентами возвращать надо.
– Я постараюсь. Но больше ты от меня никогда не потребуешь денег? – спросил, чуть не плача, Ленька.
– Не потребую! – пообещал Витька, повернулся и пошел вниз по нашему горбатому переулку.
И вот настало завтра.
Встретились условном месте. Ленька принес деньги. Ровно пятьдесят рублей.
– Квиты! – сказал Витька удивленно. – А ты молодец. Слово держишь. Уважаю.
Ленька вернулся домой. У раскрытого буфета стояла мама.
– Ты брал отсюда деньги? – спросила она.
– Нет… Не брал, – ответил он.
И мама заплакала. Ленька понимал, ох как он хорошо понимал, что мама плачет совсем не потому, что ей жаль этих пятидесяти рублей. Она плакала оттого, что он, Ленька, сказал ей неправду. Первый раз в жизни…
Этих слез Леонид Кузьмич Самойлов не может забыть и не забудет, наверное, до конца своих дней.
А Витька сдержал слово. Он уже не требовал денег и даже сторонился Леньки.
…Прошло много лет. Мы стали взрослыми. И кажется, забылось многое, но вот рядом со мной на скамейке в нашем переулке сидит Леонид Самойлов, а из подъезда выходит Виктор Давыдов, и они не здороваются.
В тот вечер я понял, что Виктор с годами все острее чувствовал свою вину перед Леонидом, ощущал всю несправедливость того, что произошло когда-то. Ну, а Леонид, добрый и чуткий человек, так и не сумел простить ему своего унижения. А может, не ему, а самому себе он не простил? Такое не забывается. И не всегда правы те, кто полагает, что детские конфликты сглаживаются со временем.
ОБОРОТНАЯ СТОРОНА МЕДАЛИ
В начале января, в холодный и ветреный день, мы готовились задержать группу квартирных воров.
Они должны были появиться ровно в двенадцать часов у Центрального телеграфа на улице Горького. Приметы их мы знали хорошо и были уверены в успехе.
К телеграфу подъехали на двух машинах. Нас было трое. Вторую машину взяли для будущих пассажиров.
Мы стояли на улице, делая вид, что друг друга не знаем. Ветер пробирал до костей, ни покурить, ни согреться, а воры все не появлялись. Решили операцию отложить. Собрались в вестибюле телеграфа, чтобы поговорить и отогреться.
Настроение у нас было – хуже не придумаешь. Работа осложнилась. Воры, которых мы должны были задержать, отличались дерзостью, и нам неизвестно было, чем они занимались, пока мы мерзли на ветру, поджидая их.
Неожиданно наше внимание привлекли двое парней. Они совсем не были похожи на тех, кого мы искали, но мы подошли к ним и попросили предъявить документы.
Это было не праздным любопытством.
Ребята, расстегнув пальто, небрежно рассовывали по карманам пачки денег.
Одеты они были скромно, держались спокойно. Нас насторожило даже не количество денег, а та привычная небрежность, с которой деньги рассовывались по карманам.
Оказалось, ребята только что получили переводы из дома от родителей из города Ахалкалаки. Есть такой маленький город в Грузии, в восьмидесяти километрах от Боржоми.
Оба тут же предъявили нам свои паспорта. С временной московской пропиской. Гаспарян и Падаров.
– Почему временная? – спросил я.
– Мы учимся на вечернем в институте, а вечерникам общежития не предоставляют.
– А где вы работаете? – поинтересовался Евгений Меркулов, сотрудник нашей оперативной группы.
Оказалось, что ребята были рабочими в продуктовом магазине. Чтоб мы не сомневались в правдивости их слов, они показали нам справки.
Наверное, в нашем деле, как и в каждом другом, тоже есть шестое чувство – профессиональная интуиция. С самого начала мне показалась нелогичной вся эта ситуация: крупная сумма денег… и работа в продуктовом магазине. Я позвонил в магазин, где числились оба уроженца города Ахалкалаки.
Директор уверенно ответил, что ни Гаспарян, ни Падаров никогда в магазине не работали…
Квартирных воров, не приехавших к телеграфу, мы задержали в тот же вечер. Начались обыски, допросы, очные ставки и командировки, так что студентами пришлось заняться несколько позже.
В институт я выбрался только в конце месяца.
На вечернем отделении действительно в списках значились студенты Гаспарян и Падаров.
Знакомясь с личным делом Падарова, я обратил внимание на его сочинение на приемных экзаменах. Оно было написано неторопливым аккуратным почерком, без помарок, очень продуманно и академически сухо. Там не было ничего лишнего: ни слова, ни запятой. Все на месте. Вчерашние десятиклассники пишут не так. На экзаменах решается их судьба. Я не графолог, но мне кажется, что, когда волнуешься, вряд ли напишешь без единой помарки. Мне самому приходилось писать сочинения на экзаменах, у меня не выходило так аккуратно. И у моих товарищей было не так. И у большинства будущих студентов, писавших вместе с Падаровым, сочинения выглядели иначе.
Я знаю, что есть люди с феноменальной памятью, но у меня появляются сомнения, когда в экзаменационном сочинении приводятся по памяти цитаты на полстраницы, написанные со всеми знаками препинания. Возникает предположение, что цитата списана. Хотя кто знает, в жизни есть много такого, «что и не снилось нашим мудрецам».
В сочинении Падарова приводилась цитата Белинского. Сложная это была цитата, а он запомнил и написал ее на экзамене всю целиком.
Мне захотелось встретиться с ним, побеседовать. Но так, чтобы он не догадался об истинных причинах, заставивших меня искать встречи. Зачем волновать человека, ведь у меня еще не было никаких улик.
Скоро мне стало известно, что студент первого курса Падаров часто разъезжает по Москве на машине своего родственника. Имел на нее доверенность.
И хотя дорожными происшествиями занимаемся совсем не мы, а служба ГАИ, я пригласил Падарова в уголовный розыск.
Он вошел ко мне в кабинет решительно и смело, как и положено человеку, не чувствующему за собой никакой вины. Он не узнал меня, а я не стал напоминать ему о нашей встрече в вестибюле Центрального телеграфа.
– Меня вызвали в эту комнату. К вам, наверное?
– Ко мне. Присаживайтесь. Если хотите курить, курите. И пожалуйста, дайте мне спичку, мои кончились.
Он чиркнул ронсоновской зажигалкой. Последняя модель. Курил же он сигареты «Дымок», демонстративно положив пачку перед собой на стол. Было заметно: этот сорт сигарет был для него новым и пачка куплена специально для того, чтобы курить в МУРе.
– Скажите, Падаров, – спросил я, – что произошло у вас вчера вечером в районе площади Маяковского, когда вы проезжали там на «Москвиче»?
– Вроде ничего… – ответил он. Задумался, наморщил лоб и повторил: – Ничего.
– У меня нет оснований вам не доверять, но инспектор после аварии записал номер вашей машины. Разумеется, он мог ошибиться, но я обязан проверить. Возможно, за рулем сидел другой человек. У вас не угнали автомашину?
– Какую аварию? Что произошло на площади Маяковского?
– Ничего страшного, но записан номер вашего «Москвича».
– Со мной друзья ехали. Они подтвердят. Сергей Гаспарян…
– Вот, что – сказал я, – берите лист бумаги, садитесь за свободный стол и, не торопясь, опишите, как вы ехали по площади Маяковского. Можете указать фамилии всех свидетелей, которые, если возникнет такая необходимость, подтвердят ваши слова.
Пока он писал, сначала черновик, а потом уже набело, я стоял у окна и ждал.
Прекрасный документ представил он мне для начала дела! На одной странице я насчитал столько ошибок, что никаких сомнений у меня уже не оставалось. Падаров не мог бы написать экзаменационное сочинение на «отлично».
На экзаменах, случается, списывают. Уголовный розыск расследованием таких проступков не занимается, меня интересовало другое.
С самого начала у меня возникло подозрение, что свое сочинение Падаров писал, судя по всему, дома, а не в напряженной экзаменационной обстановке. Непонятно было только, как попали к нему листы с институтским штампом и как узнал он тему сочинения.
– Слушайте, Падаров, откуда вы так хорошо знаете Белинского? – спросил я.
– Какого Белинского?
– Виссариона Григорьевича.
– Никакого Белинского я не знаю! – сказал он.
– А вот это вы слышали? – спросил я и прочитал переписанную из его сочинения цитату.
– В первый раз слышу, – откровенно признался он. – Сразу видно, умный человек написал.
– Все тот же Белинский. Вы его никогда не читали?
– Нет, не приходилось…
– Как же вы тогда на него ссылаетесь, цитируете?
– Где цитирую? Я про этого Белинского в первый раз слышу! Пригласите того, кто сказал, что я на него ссылаюсь!
– Да я сам видел. В вашем сочинении на вступительном экзамене. Я прочел только то, что вы сами написали. Может, вспомните про Белинского и расскажете?
Он долго смотрел на меня исподлобья, собирался что-то сказать, потом неожиданно расплакался и начал рассказывать.
Все оказалось так, как я предполагал.
Отец Падарова считал, что его сын должен иметь диплом. Безразлично какой. Инженерный, врачебный, экономический… Главное – диплом. «Без высшего образования нельзя жить в наше время!» – поучал отец.
И когда Гиви Падаров окончил школу, отец повез его в Москву.
Был жаркий июль. Старший Падаров объезжал и обзванивал знакомых, которые, по его предположению, могли помочь.
Гиви рассказал, что он сдал документы в авиационный, но конкурс большой, экзамены сложные, думал, что придется возвращаться домой.
Тогда кто-то из земляков посоветовал Гиви поговорить с секретарем вечернего отделения другого института, конечно, заплатить (не без этого), и все будет в порядке. «Когда начнешь говорить, сошлись на нас», – научили друзья.
Дипломатические переговоры взял на себя отец. Он поехал к секретарю вечернего отделения, скромной даме средних лет, вроде бы проконсультироваться по поводу приемных экзаменов, и они удивительно быстро нашли общий язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13