Мой закусивший визави был явно в хорошем настроении.
Вопрос как будто захватил ее врасплох. Прошла минута, прежде чем она ответила.
– Да-а-а, тоже еду к внуку, – не совсем уверенно протянула она.
– Он большой? – поинтересовалась теперь бабушка внучки.
– Н-нет… Ему два года…
– Вы, конечно, едете не в первый раз? – не отставал толстый муж.
– Не в первый. – В ее тоне было откровенное раздражение. Дав понять, что желает закончить разговор, она вынула из сумки какой-то иллюстрированный журнал и углубилась в чтение.
Чтобы сгладить неприятное впечатление от этой нелюбезной женщины, я сказала толстяку:
– А я еду в первый раз. Мой сын – стипендиат, и в Голландии я никогда не была.
– Ну, тогда вы насмотритесь, увидите все, чего у нас нет.
И супружеская чета в два голоса начала расписывать мне великолепно снабжаемые продовольственные магазины и торговые лотки. Не было сомнения в том, что критерием их оценки Голландии является снабжение продуктами питания ее магазинов.
– А я по просьбе сына везу ржаной хлеб и творог. При этих словах моя нелюбезная соседка подняла голову над журналом и изучающе посмотрела на меня.
– Нормального творога там не могут сделать, у них молоко не скисает, а сын любит творог, – объяснила я. – А черного хлеба у них вообще нет.
– Зато у них есть другое. В магазине прямо у вас на глазах автомат запакует хлеб, чтобы не засох, – с похвальной поспешностью поторопилась защитить голландские хлебобулочные изделия бабушка польско-голландских внуков.
От этих разговоров я почувствовала голод и вытащила бутерброды, а супруги принялись уплетать яблоки.
Перед границей атмосфера в купе претерпела заметную метаморфозу. Толстяк и его жена замолчали. Элегантная дама снова начала нервно осматривать свои дорожные сумки. Только молодой блондин в очках и дальше продолжал спокойно дремать. А моя соседка вдруг заинтересовалась моей особой и разговорилась. Спросила, в частности, куда я еду. Я не отважилась ответить молчанием, хотя она этого заслуживала за выходку в голландском посольстве. Ответила, что выхожу в Утрехте. Непонятно почему она восприняла этот ответ с энтузиазмом и сказала, что тоже там выходит. Потом она предложила мне выйти в коридор, где стала настойчиво предлагать «Марлборо». Мне с трудом удалось убедить ее, что я предпочитаю мой более дешевый «Ориент». Она явно старалась быть любезной. В какой-то момент она спросила:
– Вы действительно едете к внуку?
– К сыну, внуку и невестке, – уточнила я.
Она смотрела на меня с недоверием и молчала, как бы раздумывая.
– Если бы я не была бабушкой, зачем бы призналась в этом так откровенно? – засмеялась я. – Само слово «бабушка» связано со старостью…
– Вы молодо выглядите…
– Вы тоже, – отблагодарила я ее тем же, – а ведь и вы едете к внуку.
Сколько ей лет, я затруднялась сказать. Могло быть и сорок, и пятьдесят. Но в нынешние времена, видно, старые только прабабушки.
Поезд приближался к пограничной станции, и мы вернулись в купе.
После проверки паспортов, в ходе которой спящий блондин наконец проснулся и оказался иностранцем, в купе вошли таможенники. Они спросили, нет ли у кого чего-либо, облагаемого пошлиной. Все ответили, что нет. В первую очередь они осмотрели багаж сидевшей напротив меня супружеской четы. Один из их чемоданов был заполнен обеденными тарелками.
– Вы должны уплатить пошлину, – заявил таможенник.
Объяснения, что они везут тарелки для дочери, не помогли, таможенник был неумолим. В конце концов красный, фыркающий от избытка эмоций толстяк заплатил требуемую сумму.
Впрочем, тарелки были самыми обычными, некрасивыми, а Голландия славится красивым фаянсом. «И зачем они тащат с собой эти черепки?» – удивилась я про себя.
Потом пришла моя очередь. Меня спросили, что я везу. Я ответила: одежду, предметы личного пользования, подарки, в том числе ржаной хлеб и творог. Они проверили только один чемодан и сумку.
– Вы можете уже пойти покурить, – шепнула соседка.
Предложение было хорошим, и я вышла. Я спокойно курила, смотрела в окно, когда проходивший по коридору человек в форменном кителе заметил мне, что во время досмотра из купе выходить нельзя.
– Мой багаж уже осмотрели, – объяснила я.
– Таковы правила, прошу вернуться на свое место, – сурово сказал таможенник.
Раздосадованная, я загасила недокуренную сигарету и повернулась в сторону открытых дверей купе как раз в тот момент, когда таможенник закрывал одну из моих неосмотренных сумок. Мне это не понравилось.
– Если у вас есть желание осмотреть остатки моего багажа, прошу вас, – сказала я усаживаясь.
– Вы хотите прибавить нам работы? – засмеялся один из них.
Теперь они осматривали багаж элегантной дамы.
– Почему вы не заявили в декларации, что везете грибы? – почти застонал второй таможенник, держа в руке пластиковый пакет с сушеными грибами. – Сколько их здесь?
– Не знаю, эти грибы я сама собирала.
– В следующий раз помните, что грибы облагаются пошлиной. На этот раз мы возьмем с вас льготную пошлину как за сто граммов.
– Нужно было положить грибы в сумку с продуктами, каждый так возит, – стала поучать жена толстяка разнервничавшуюся элегантную даму после ухода таможенников.
– Ужасно дорого обошлись вам эти тарелки, – в свою очередь выразила я сочувствие супругам.
– Голландские значительно дороже, – с удовлетворением ответила женщина.
У меня возникло желание спросить, сколько лет своей супружеской жизни ее дочь обходилась без тарелок, но я вовремя прикусила язык.
Поезд шел уже через территорию ГДР, но элегантная дама все еще не могла успокоиться. «Чтобы еще и за собственноручно собранные грибы платить», – жаловалась она.
– У вас, кажется, не было хлопот с таможенниками? – обратилась я к Голень.
– А почему это они должны у меня быть? – Ее тон снова стал грубым, как в голландском посольстве. – Я везу такие же вещи, как и вы, тоже ржаной хлеб и творог.
Это «тоже» было сказано почти со злостью. Смутившись, я замолчала и поклялась себе до конца поездки не обращаться к ней ни с какими вопросами. Совершенно ясно, какая это отвратительная, антипатичная особа!
Молодой блондин выдвинул вперед сиденье и на пальцах показал сидевшей напротив него элегантной даме, чтобы она сделала то же самое, после чего вытянулся на обоих во весь рост, оставив ей слишком мало места, чтобы она могла поместиться. Супружеская чета, удобно устроившись, пыталась задремать.
– Не стоит спать, – неожиданно обратилась ко мне Голень. – Сейчас начнется волынка в Берлине.
В соответствии с данным себе обещанием я промолчала. Переезд через Берлин длился действительно ужасно долго. Все мы очень хотели спать, кроме блондина, так как он уже выспался.
После Западного Берлина состав пассажиров нашего вагона сменился. В коридоре и купе слышалась немецкая речь. Вскоре в наше купе заглянул высокий плечистый парень, долго и внимательно разглядывал нас и наш багаж, после чего молча ретировался.
На одной из первых станций в ФРГ блондин вышел, и элегантная дама с явным облегчением вытянула ноги.
– Теперь до самой голландской границы будет спокойно, можно немного поспать, – сообщила жена толстяка и убавила освещение.
Несмотря на утомление, спать мне больше не хотелось, беспрерывное сидение надоело. Я вышла прогуляться по коридору. Во всех купе горели уже только голубые ночники. Мне показалось, что я единственная не сплю в этом вагоне. Но, вернувшись в купе, я увидела, что эта противная Голень тоже не спит, хотя, заметив меня, она тут же закрыла глаза, притворяясь спящей. «Неужели эта идиотка думает, что у меня появится желание разговаривать с ней?» – обозлилась я.
Около семи утра мы проехали голландскую границу. Никто уже не спал, во всех купе слышалось движение, люди ходили в туалет. А я только теперь почувствовала непреодолимое желание спать. У меня всегда самый крепкий сон около семи утра. Я втиснулась в свой угол у окна и тут же уснула.
Проснулась от того, что кто-то теребил меня за плечо. Надо мной склонилась женщина в бордовой кофте.
– Проснитесь, уже выходим.
Я пришла в себя в одно мгновение. Ее толстый муж снимал с полки багаж. Кроме них в купе никого не было.
– Проехали Утрехт? – испугалась я.
– Утрехта еще не было, но мы выходим на следующей станции, поэтому я разбудила вас.
– А вы уверены, что не было, ведь та женщина, – я показала на место рядом со мной, – должна была выйти в Утрехте, как и я.
– Она вышла на первой или второй приграничной станции. Вы ошиблись, наверное. Утрехта еще действительно не было, мы выходим перед ним. До свидания, счастливого пути.
Толстые супруги вышли из купе.
Успокоившись, я достала сигарету. Поскольку я осталась в купе одна, то могла курить не выходя. За окном было бледное серое утро. Только теперь я посмотрела на часы: почти половина девятого. Согласно расписанию через двадцать минут я должна приехать в Утрехт.
Все оставшееся время ушло у меня на приведение в порядок своей внешности. Я заботливо старалась скрыть следы бессонной ночи. Не хотелось, чтобы мой ребенок, увидев меня, тут же воскликнул: «Как ужасно ты выглядишь!», что не раз с ним случалось. К сожалению, я воспитала его жутко правдивым.
Когда поезд подъезжал к станции, я открыла окно и высунулась. Мой сын, оглядываясь, стоял на перроне.
– Войтек! – крикнула я.
Он увидел меня и вскочил в вагон. Я не успела даже поцеловать его, а он уже быстро выносил мои баулы.
Вдруг я с удивлением обнаружила, что на полке нет моей коричневой шляпки от дождя. Вместо нее там лежала лисья шапка с хвостом. Зачем эта мадам оставила свою шапку и взяла мою шляпку? Однако у меня не было времени задумываться над этим, так как Войтек, выставив вещи на перроне, вбежал в вагон, крича: «Чего ты ждешь, поезд уже отходит»! В руке у меня была только набитая дорожная сумка. Я открыла ее, но шапка в нее не помещалась. С незакрытой сумкой и торчащей из нее лисьей шапкой я послушно поспешила из вагона.
Мой ребенок стоял у кучи баулов и смотрел на них с явной досадой.
– Прежде чем я затолкаю все это в машину, придется трижды возвращаться. Зачем ты набрала столько вещей?
– Ты абсолютная копия своего отца, – ответила я сухо.
Войтек занялся перетаскиванием. Огромный перрон пустел. Недалеко от меня стоял мужчина, высматривая кого-то в редеющей толпе пассажиров. Человек, которого он ждал, видимо, не приехал, так как, когда Войтек перенес все узлы, на перроне уже никого не осталось. Проходя мимо, мужчина бросил на меня острый, неприятный взгляд, будто я была виновата в том, что стала свидетелем его напрасного ожидания.
Когда мы уже разместились в машине и Войтек застегнул на мне ремень безопасности, он заметил в сумке, лежащей у меня на коленях, лисью шапку с хвостом.
– О Боже! – воскликнул он. – В чем это ты ходишь?
– Что тебе пришло в голову? Это не моя шапка, а попутчицы, которая вышла раньше.
– Тогда зачем ты ее взяла? Нужно было оставить.
– Но она взяла мою шляпку от дождя. Может, мне удастся ее найти, тогда отдам ей ее шапку, а она вернет мне мою шляпку.
– У тебя есть ее адрес?
– Откуда? Но я знаю, как ее зовут. Янина Голень.
– И как ты думаешь ее найти?
– Не знаю, – призналась я откровенно.
– Вечно ты ввязываешься в какие-нибудь истории…
– Но ведь это она взяла мою шляпку, а оставила свою шапку!
– Знаю я тебя. Потеряла свою шляпку еще по дороге на Гданьский вокзал, если вообще не забыла дома.
– Исключено. Она была у меня на голове, когда я садилась в поезд.
– Тогда наверняка она лежит под полкой в купе.
– В таком случае зачем она оставила свою шапку? Он пожал плечами:
– Просто хотела избавиться от этой дряни.
При выезде из Утрехта движение стало более интенсивным. Перед нами двигались высокие чудовища – грузовые машины. Войтек, злой от того, что не может их сразу обогнать, ругался себе под нос. Когда он был маленьким, то уверял меня, что склонность к плохим словам пройдет у него с возрастом.
– Обязательно нужно обгонять? – спросила я его.
– Обязательно. Я ужасно хочу спать. Вчера до трех ночи мы были в гостях у соседки. Но самое ужасное то, что Эльжбета застигла меня, когда я целовал хозяйку дома. Конечно, она разозлилась и чувствует себя оскорбленной…
Хорошенькое начало!
– Ты плохо воспитан, – сказала я. – Чужих женщин не целуют в гостях, если пришли туда с собственной женой.
– Но это же ничего не значит! Меня даже угрызения совести не мучают.
– Тем хуже, – огорчилась я. – Угрызения совести свидетельствуют о том, что игра не стоила свеч или же удовольствие было сомнительным.
– И ты против меня? – обиженно посмотрел он в мою сторону. – Я спал всего три часа, чтобы тебя встретить…
– А я спала полтора из двадцати двух часов, которые толкалась в поезде, чтобы дать тебе возможность встретить меня. Может, все-таки сочтешь, что мы квиты, и перестанешь обижаться?
Не подлежало, однако, сомнению, что моему ребенку плохо и ему нужно помочь.
– Ты принимал аспирин? – спросила я с материнской заботой.
– С чего бы это я стал его принимать? Я не простужен.
– С похмелья аспирин очень помогает. Мне нужно было сказать тебе об этом, когда я тебя воспитывала.
– А что помогает от плохого настроения жены? Ну и вопрос!
– Любящий муж, – ответила я неуверенно. Не могла же я ему сказать, что ничего.
Автострада бежала по местности, гладкой, как стол. Мимо проносились поселки, ветряные мельницы, пастбища, пестревшие коровами, но я совершенно не обращала на все это внимания, глядя с мягкой грустью на любимый профиль моего страдающего с похмелья ребенка.
Наконец мы доехали до N., что, впрочем, не значило нашего прибытия на место. Оказалось, что они живут в Голландском Урсынове, который отличается от нашего тем, что находится гораздо дальше от центра и состоит не из одинаковых многоэтажек, а из одинаковых небольших коттеджей. Мы кружили по безымянным мини-улочкам, застроенным с одной стороны и настолько похожим одна на другую, что я удивилась, когда Войтек наконец отыскал свой дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25