Судя по всему, эта любовь рисковала переродиться в «карантинный» бунт. И видимо для предотвращения оного по асфальтовой дорожке от административного корпуса уже поспешала толпа в белых халатах во главе с властного вида дамой, в которой угадывалась не иначе как сама Любовь Константиновна.Николай протиснулся сквозь гомонящую толпу, сел на велосипед и решил сначала съездить выкупаться на Москву-реку. Она здесь была неширокой, но благодаря тому, что выше по течению не было крупных городов, разительно отличалась чистотой воды от самой же себя в пределах столицы. Водилась здесь и рыбешка. Местная ребятня умудрялась вылавливать по десятку-другому некрупных окуньков и плотвичек буквально за час.Доехав до реки, он решил перейти на другой берег. В этом месте оба берега были высокими и крутыми, и соединял их, наверное, единственный в Подмосковье, подвесной мост, висевший высоко над рекой. Он ощутимо раскачивался под ногами, вызывая неприятное ощущение потери опоры, когда движение опускающейся ноги совпадало с движением моста. Перейдя на другую сторону, Николай оказался на верхушке косогора, поросшего разнотравьем. Он прошел сотню метров по верху вдоль реки, пока нашел место, где можно было спуститься к воде с велосипедом, не рискуя при этом целостью рук и ног.На небольшом лужке возле воды уже расположилась компания, состоящая, по-видимому, из двух семейных пар. По траве за большим радужным мячом, восторженно крича, бегали мальчик и девочка примерно одного возраста, лет трех. Один из мужиков неторопливо разводил небольшой костерок, женщины хлопотали возле раскинутой на траве клеенки, доставая из сумок всяческие припасы, а еще один мужик сидел на стволе поваленного дерева и наигрывал на стареньком аккордеоне мелодию из «Шербургских зонтиков». У Николая от этой грустной музыки почему-то защемило сердце, и он опять остро почувствовал тревогу и одиночество. Он постарался как можно дальше обойти, чтобы не беспокоить, готовящуюся вкусить все прелести отдыха на природе компанию и шел по тропинке вдоль реки, когда мелодия оборвалась, и аккордеонист закричал, – Колька! Иди сюда!Николай машинально остановился и недоуменно посмотрел на кричавшего, но оказалось, что тот звал мальчика, который быстро подбежал к аккордеонисту.– Колька, давай нашу любимую! – скомандовал тот и заиграл что-то, несомненно, исконно русское. Мальчик запел, Николай сначала не разобрал слов песни, но когда компания, поумирав со смеху, попросила трехлетнего певца спеть еще раз, то стало ясно, что шел примерно такой текст -«Комарики, комарики, пейте мою кровь.Ах, кто же это выдумал, проклятую любовь!»Исполнитель, чувствуя, что стал центром внимания, старался, как мог. Произнося «крофффь!», он хлопал себя обеими руками по животу, после аффектированного «Ах!» делал паузу, а после «любофффь!» раскидывал руки вниз и в стороны, изображая недоумение по поводу того, кто же это додумался до такого.Николай тоже захохотал, и все тревоги разом улетучились, а остались солнце, небо и река, струи которой журчали на остатках старой мельничной плотины.Пройдя метров двести, он остановился возле глубокой заводи, положил на траву велосипед, разделся и долго плавал в чистой воде, которая, несмотря на июльскую жару, оставалась прохладной. А напоследок он проделал свой старый трюк. Нырнув на пару метров, перевернулся вверх лицом и медленно всплыл с открытыми глазами. Вот здесь-то было по-настоящему тихо. Сначала вокруг была серая мгла, и лишь едва заметно колыхалась водная поверхность. По мере всплытия она становилась все больше похожей на слой зеркальной пленки, скрывавшей цвета и звуки реального мира, находящегося за ней. А потом, когда эта пленка прорвалась, и все вокруг опять наполнилось яркими красками и солнечным светом, наступил миг безудержной радости, почти эйфории. Николай, сделав сильный гребок руками и ногами, почти по пояс выпрыгнул из воды и, не в силах сдержаться, крикнул во весь голос, – О-го! Потом он, гребя изо всех сил, проплыл метров пятьдесят против течения и, перевернувшись на спину, расслабился, и ему показалось, что он не плывет в воде, а парит в бескрайнем высоком небе.Возвратившись на дачу, он заварил зеленый чай, с удовольствием съел пару бутербродов с ветчиной, повесил гамак в тени старой березы и погрузился в чтение одной из спасенных в развалинах книг. Временами налетали легкие порывы ветерка, и листья березы едва слышно трепетали. Николай не заметил, как книга выпала у него из рук, он уже крепко спал.Около пяти часов он проснулся оттого, что услышал, как хлопнула калитка, и легкие шаги прошелестели по гравийной дорожке. Николай поспешно помассировал двумя руками покрытое испариной, горевшее лицо и затекшие предплечья и, поторопившись вылезть из гамака, вывалился из него и оказался стоящим на четвереньках перед подошедшей Людой.– Да-а, – насмешливо протянула она, – Благородный рыцарь на коленях перед дамой сердца. Я вижу, рыцарь, вы до того истомились в ожидании, что даже взмокли.Николай неловко встал на ноги. Первым его порывом было обнять Люду, но, уже протянув руки, он увидел, что они запачканы землей, и машинально отряхнул ладони о майку, вследствие чего на ней остались две серые полосы.– Да я заснул, тень ушла, и я на солнце оказался, – виновато начал оправдываться он.– Ладно, рыцарь, прощение может быть даровано вам после того, как вы приведете себя в порядок и хотя бы умоетесь. А я пока что-нибудь поесть приготовлю.Николай поспешно направился в летний душ. Вода на дачные участки поступала из огромной серебристой цистерны, возвышающейся на металлической ферме на краю поселка. Цистерна же наполнялась из артезианской скважины, и в периоды летней засухи, когда воду регулярно разбирали в больших количествах для полива, она не успевала толком прогреваться, поэтому из душа хлестали тугие холодные струи, и разморенный солнцем Николай быстро пришел в бодрое состояние и хорошее расположение духа.Когда он зашел на веранду, на столе уже стояла сковородка, в которой аппетитно дымилась глазунья с ветчиной, влажно поблескивали в большом блюде нарезанные огурцы и помидоры и аккуратной горкой возвышались в старой плетеной фарфоровой хлебнице темно-коричневые ломти бородинского хлеба. Люда заваривала чай, стоя спиной к вошедшему Николаю. Услышав шаги, она повернулась к нему вполоборота, держа в руках большую жестяную коробку с чаем. Николай взял у нее из рук коробку, не глядя поставил ее на старинный буфет, осторожно обнял Люду за плечи, заглянул ей в глаза, и опять его как будто повлекло в эту серо-голубую бездну. Он привлек ее к себе, почувствовав под руками гибкое, сильное и в то же время нежное тело, поцеловал, ощутив, как у нее раскрылись губы, и кончик ее языка скользнул по его губам. Он поднял ее на руки и унес в комнату, которая была завешена шторами от жары.Когда они успокоившиеся и опустошенные лежали рядом, прижавшись друг к другу, она потерлась щекой о его плечо и робко сказала,– Ты знаешь, я есть хочу, а глазунья совсем уже остыла, наверное.– Да, приходится признать, что права старая народная мудрость, любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.– Ну, если считать, что эта мудрость права, то твое признание относится и к первой ее половине?– Люд, ну что ты, у меня и в мыслях не было, что-нибудь подобное подразумевать. Просто это высказывание в студенческие времена, помню, иногда заменяло завтрак.– Ого, сударь мой, да вы у нас оказывается изрядный ловелас с незапамятных времен!– Вот именно что, с незапамятных. Уже и не помню ничего, а вы, мадам, пытаетесь меня подлавливать на этом. Потом, о еде-то не я первый заговорил.– Ладно, ладно, прощаю. Но впредь извольте обращаться ко мне «мадемуазель», я же замужем не была.– Пардон, пардон, мадемуазель! Но вообще-то я искренне надеюсь, что вскоре обращение к вам можно будет поменять.Ого! Вас, сударь, никак на матримониальные устремления потянуло?– Люда, правда, пойдем, поедим, а то мне сейчас не до пикировки на подобные темы.– У тебя что-то случилось?– Да, как тебе сказать, сам еще не пойму. Пошли, пошли, сначала еда, потом думать будем.Окна на веранде были широко распахнуты, но ни единого порыва ветерка не доносилось с улицы. Наступило какое-то томительное душное затишье. В саду даже птицы перестали петь. От жары спасало только то, что веранда выходила на северную сторону дома.Николай подошел к старому белому пузатому с никелированной ручкой холодильнику «ЗИЛ», стоявшему в углу веранды, и достал две бутылки пльзенского, которые немедленно запотели. Ключ он искать не стал, а ловко открыл обе бутылки черенком обычной ложки. Одну бутылку пододвинул к Люде, предложив ей жестом самой разбираться, из какой посуды потреблять напиток, а свою бутылку он опрокинул в полулитровую стеклянную кружку, в какие испокон веку в советском общепите наливали пиво. Ему сразу вспомнилось, как в детстве они с отцом после помывки в поселковой бане, отстояв очередь в буфет, отходили от стойки. Отец нес кружку пива с высокой пенной шапкой, а Николай двумя руками держал стакан с клюквенным напитком, который производился местным пищекомбинатом. Стенки стакана изнутри были усеяны крупными пузырьками газа; пузырьки поднимались вверх, лопались, достигая поверхности, и от этого в стакане взлетали крошечные фонтанчики брызг, которые Николай ощущал на лице, когда подносил стакан к губам. Он с закрытыми глазами делал несколько глотков, в носу начинало нестерпимо щипать от углекислого газа, он переводил дыхание и снова пил до тех пор, пока из поднятого стакана не стекала в рот последняя капля.Стеклянная кружка на веранде у Володьки имела свою историю. На третьем курсе, сдав последний экзамен летней сессии, они большой компанией поехали купаться в Серебряный бор. Как раз был период разгара антиалкогольной кампании, но пиво почему-то приравняли к безалкогольным напиткам, и местами спонтанно вдруг появлялись оазисы, где из больших алюминиевых кегов разливали чешское пиво. Такое вот место появилось в то лето и в Серебряном бору, рядом с одним из пляжей. Когда пили пиво, началась вдруг гроза с ураганным ветром. Легкие зонты-тенты вместе со столами попереворачивало, Николай с Володькой помогали буфетчику собирать их по всей округе и в результате прихватили по кружке, расценивая это как дар за вовремя оказанную помощь.Сейчас в жару пить холодное пиво было невыразимо приятно. Николай, не переводя дыхания, выпил полкружки, с трудом оторвался, блаженно потянулся и только сейчас почувствовал, что зверски голоден. Люда уже ела еще теплую глазунью с ветчиной, положив большой кусок прямо на ломоть бородинского и понемногу запивая пивом. Николай придвинул к себе сковородку и стал ложкой есть прямо оттуда, попутно накалывая на вилку и подкладывая себе помидоры с огурцами. Покончив с яичницей и пивом, он сделал себе еще два больших бутерброда, использовав для этого остатки ветчины и с удовольствием запил все это горячим чаем. Только сейчас он почувствовал, что напряжение, державшееся у него с утра, действительно спало. Он пересел в плетеное кресло-качалку и полегоньку стал раскачиваться, глядя на листву березы, неподвижно висевшую за окнами веранды. Вдали вдруг глухо заворчало.– О, гроза идет! – с удовлетворением вслух отметил он.Люда, убрав все со стола и помыв посуду, села рядом с ним в такое же кресло.– Ну, так что же случилось-то? – спросила она, – Мы же в Москве должны были встретиться.Николай, ни минуты не колеблясь, начал рассказывать ей все с самого начала. Во время рассказа береза за окном вдруг сильно зашумела листвой, налетевший порыв ветра хлопнул створками окон, которые пришлось быстро закрыть. Резко потемнело, из-за крыш соседних домов поднималась огромная темно-серая, местами почти фиолетовая туча. Одна за другой сверкнули несколько молний, один из ударов грома был такой силы, что казалось, раздирается небо. Люда торопливо пересела на колени к Николаю и прижалась лицом к его груди. Он обнял ее одной рукой, а другой гладил по волосам и шептал на ухо какой-то бессвязный набор ласковых слов. За окнами серой пеленой обрушился ливень. Мерный шум дождя успокаивал, гроза начала уходить, удары грома стали реже и тише.– Ох, ты знаешь, я так испугалась! А как-то там мои ребятишки? Некоторые ведь грозы настолько боятся, что под кровати залезают. Нет, когда у меня свои дети будут, я их вот так на лето в садик отдавать ни за что не буду.– Конечно, не будешь. У нас будет свой дом за городом, и мы там будем жить.– Правда, ты обещаешь?– Честное слово.– Ну, ладно, гроза уже почти прошла, давай рассказывай дальше, что ты там нашел.И Николай рассказал все. И про случайную находку, и про МММ, и про смерть своего однокашника. Закончив, он встал и принес фотографии, сережку и монеты. Люда долго рассматривала все это, обратив особое внимание на сережку.– Да, очень похоже на мои. А что ты со всем этим все-таки делать-то собираешься?– Сам пока не знаю. Сначала надо с ситуацией вокруг МММ разобраться. Может быть, мне ничего с этой стороны и не грозит, а я все придумал. У страха глаза велики, ты вот грома испугалась, а я аварии. Но если Жорку и, правда, убрали, то мне ни на работе, ни дома появляться нельзя, лучше в каком-то дальнем углу спрятаться. Впрочем, насколько я понимаю, все может быстро разрешиться. Пока ситуация развивается так, что МММ может рухнуть в течение месяца, а то и быстрее. А в таком случае, я уже буду никому не нужен. Одно только плохо, я без компьютера не смогу объективно оценить развитие событий.– Так может, пока у нас поживешь? Родители на месяц в санаторий уехали. Компьютера у меня, правда, нет, но можно купить где-нибудь. Можно ведь, так?– Ну да, это не проблема. Дороговато только, около тысячи долларов – стационарный и три-пять тысяч – переносной. Можно и подешевле, если подержанный и модель старая. Но тут проблема в другом, мне надо по модему соединиться с сервером для получения информации, а в этом случае они смогут определить московский номер телефона, с которого к ним подсоединялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39