САФО С ЛЕСБОСА— ДЕСЯТАЯ МУЗА
Сафо — это область дивного, полного чудес. «Загад-
ка», «чудо» — говорили уже древние. Эти простые слова
очень верны в своей простоте: загадкой можно назвать
и ее жизнь и личность, толкуемые по-разному. Загадка и
чудо: и то и другое лучше всего подходят к ее поэзии, в
каком бы искаженном виде она до нас ни дошла.
Около 600 года до н. э. Сафо возглавляла в Митилене
на Лесбосе общину девушек, посвященную Афродите,
грациям и музам. Она называла свой дом «домом слу-
жительниц муз». Позднее пифагорейцы назовут его «му-
зеем», так же будут его называть и в Александрии. Уч-
реждение Сафо не что иное, как «школа», отданная под
покровительство женских божеств любви, красоты и
культуры.
Не следует пренебрегать тем фактом, что эта школа
носила характер религиозной общины. Общность культа
способствовала установлению крепких уз между девуш-
ками и их воспитательницей. Поэзия Сафо в известном
смысле — это поэзия взаимной любви, которая связыва-
ла через культ Афродиты последовательниц богини.
Ошибочно, однако, думать, что целью, которую ставила
перед собой Сафо в отношении своих воспитанниц, бы-
ло только посвящение себя богине. Сафо отнюдь не бы-
ла жрицей Афродиты. Культовое сообщество представ-
ГЛАВА V
ляло в то время естественную форму всякого воспита-
тельного учреждения. Древние философские школы,
первые медицинские школы были также религиозными
братствами, однако оттуда не выходили ж репы Аскле-
пия. Подобно тому, как врачи обучали последователей
этого бога искусству врачевания, так и Сафо, вдохнов-
ляемая своей богиней, обучала митиленских девушек
искусству жить — умению быть женщинами.
В кружке Сафо особенно культивировалась музыка,
танцы и поэзия. Тем не менее дом муз не был ни кон-
серваторией, ни академией, ни семинарией. Искусствам
обучались не ради них и менее всего с целью сделать из
них свою профессию. Сафо хотелось помочь девушкам,
которые жили вместе с нею, путем этого общения, заня-
тия искусствами и служения культу Афродиты, культу
муз воплотить в обществе, в котором им придется за-
нять свое место, идеал женской красоты, впервые утвер-
жденный богинями, которых они чтят.
Этим девушкам предстояло выйти замуж. Сафо са-
ма была замужем и являлась матерью девочки, которую
она сравнивает с букетом лютиков; поэтому она подго-
тавливала доверенных ей девиц именно к замужеству, к
выполнению женщиной своего призвания в радости и
красоте.
Это заставляет предполагать, что положение женщи-
ны на Лесбосе отличалось от того, что было в большин-
стве других греческих городов. Нам еще придется вер-
нуться к этому вопросу.
Однако можно сказать с уверенностью: в Митилене
женщина оживляла жизнь города своим очарованием,
своей одеждой, своим искусством. Брак давал ей воз-
можность вступить в общество на равных правах с муж-
чинами, как и в других эолийских областях (вспомним
Андромаху). Она принимала участие в развитии музы-
кальной и поэтической культуры своего времени. В об-
ласти искусств женщина соперничала с мужчинами. Ес-
ли эолийские нравы предоставляли такое место замуж-
ним женщинам, то не удивительно, что тем самым созда-
валась необходимость в школах, где бы девушка могла
готовиться к той роли, которую она должна была играть
после брака.
Обученные своими старшими, служительницы муз
должны были со временем воплотить в Митилене совер-
шенства Афродиты. Блеск женской красоты пронизыва-
ет всю поэзию Сафо. Лицо женщины должно быть, по ее
мнению, озарено мерцающим светом. Ее глаза исполне-
ны прелести, походка будит желание. Конечная цель
культуры — достижение красоты. Благоговейно воспри-
нимая дары и уроки Афродиты, которая служит ей об-
разцом и путеводителем, учит ее любить цветы и море,
открывает ей очарование осязаемого мира и прежде все-
го упоительную красоту женского тела, девушка увели-
чивает свое очарование и благородство, красота вооду-
шевляет ее черты, красота делает ее счастливой и про-
низывает все ее существо тем избытком радости, которо-
му Сафо поклоняется, как свету звезд.
В этой атмосфере непрерывных празднеств девушки
вели под присмотром богини, чье влияние на их жизнь
они должны были чувствовать заранее, полумонашеский
образ жизни, строгий и ревностный одновременно; их
тут, однако, не готовили к безбрачной жизни, а приучали
к мысли о будущем супруге. Поэтическая культура, ко-
торую Сафо прививала им своими пылающими строфа-
ми, прославлявшими всемогущество Афродиты и распе-
ваемыми девушками хором, называлась у древних «эро-
тикой» и была культурой любви. Девушки понемногу
посвящались в свое призвание женщины возле своей
старшей, уже давно постигнувшей Афродиту в ее ра-
достях и страданиях. Они ощущали в себе пробуждение
сердца и чувства — в них просыпалась и страсть, если к
ней призывала их судьба.
О том, какую горячую дружбу порождало такое вос-
питание под огненным небом, где царила Киприда, ка-
кие отношения могли возникнуть между Сафо и ее под-
рутами,— об этом нам говорят ее стихи. Именно в сти-
хах проявляется эта замкнутая душа в присутствии со-
зданной и ею возвеличенной красоты, которой она себя
окружала.
'Ме 1е У18: ]е гоид1з, ]е раПз а за \'ие;
1Лп 1гоиЫе з'ё1еуа йапз топ ате ёрегйие;
Мев уеих пе уоуа!еп1 р!из, ]е пе рои\'315 раг!ег.
^ зепН» 1ои{ топ согрз е1 1гапз1г е! Ьги1сг".
Этими несравненными стихами Расин, вслед за други-
ми, дал нам возможность услышать, на этот раз по
крайней мере на французском языке, звучание самой
жестокой оды Сафо.
Приводим более близкий перевод этой оды:
Богам равным кажется мне по счастью
Человек, который так близко, близко
Пред тобой сидит, твой звучащий нежно
Слушает голос
И прелестный смех. У меня при этом
Перестало сразу бы сердце биться:
Лишь тебя увижу, — уж я не в силах
Вымолвить слова.
Но немеет тотчас язык, под кожей
Быстро легкий жар пробегает, смотрят,
Ничего не видя, глаза, в ушах же —
Звон непрерывный.
Потом жарким я обливаюсь, дрожью
Члены все охвачены, зеленее
Становлюсь травы, и вот-вот как будто
С жизнью прощусь я.
Но терпи, терпи: чересчур далёко
Все зашло...
(Там же, стр. 168, 2)
Мы введены в орбиту страсти Сафо. Владыка
ее — Эрос. Желание поражает, и Сафо подсчитывает
удары.
Эта ода — рассказ о битве. При каждом новом на-
падении Эроса Сафо всем своим существом ощущает,
как рушится понемногу та уверенность, которую она
ощущала во всем своем организме (жизненном механиз-
ме). От нее одно за другим ускользают все ощущения,
связывающие ее с миром и дающие чувство уверенности
в жизни,— образы, звуки, ровное биение сердца, прилив
крови к щекам. Она как бы присутствует при последо-
вательном расстройстве действий своих органов, и ей
приходится безумствовать и умирать с каждым из них.
И она умирает с сердцем, которое перестает биться, с
горлом, неспособным издать звук, и вдруг пересохшим
языком; огонь распространяется по жилам, глаза отка-
зываются видеть, в ушах только шум крови, все тело ее
начинает дрожать и приобретает оттенок трупа... Теперь,
после того как она присутствовала при том, как страсть
выводит из с*роя один ее орган за другим, ей остается
умереть самой. Когда завладевшая ею болезнь посте-
пенно покорила все ее существо, она оказывается лицом
к лицу с чистым самосознанием, лишенным своей есте-
ственной опоры. Болезнь овладевает ею. Она — как это
ни парадоксально — проникается сознанием своей смерти
(слова «вот-вот как-будто» сни-мают с утверждения от-
тенок нелепости). Последние стихи гласят:
...и вот-вот как-будто
С жизнью прощусь я...
Нигде искусство Сафо не проявилось более обнажен-
но, чем в этой оде. Нигде ее поэзия не имеет такого
странно физиологического характера. В самом деле —
это факт. В ней приводится лишь точное перечисление
физических признаков желания. В этих стихах почти нет
прилагательных — тех прилагательных, которые в лю-
бовной лирике так хорошо драпируют сентиментальны-
ми складками чисто физическое явление. Здесь одни
существительные и глаголы: поэзия предметов и
событий.
Душе тут почти не отводится места. Тело могло бы
призвать на помощь душу, переложить на нее бремя
своих страданий. Могла ведь Сафо придумать себе ка-
кое-нибудь эмоциональное прибежище от физической
боли — ревность, ненависть или печаль разлуки: мо-
ральная боль могла бы послужить морфием. Обстоя-
тельства благоприятствовали подобному бегству. Один
филолог обнаружил, что причиной возникновения поэмы
послужил отъезд из дома муз подруги, выходившей за-
муж. В первых стихах, очевидно, описан жених, который
сидит рядом с предметом страсти Сафо. Но в поэме нет
явно выраженной грусти расставания. Сафо не вынаши-
вает в своем сердце это нежное чувство. Она не старает-
ся опьянить себя своим горем, чтобы забыть о своей
пытке. Она целиком занята страданием своего тела.
В своей любви она выделила лишь эту ослепляющую и
оглушающую грозу, бушующую у нее в крови...
Сафо нечего скрывать: ее искусство — прямота и
искренность. Оно правдиво. Она не стыдится ни одного
из своих внутренних ощущений. Она говорит: язык и
уши; она говорит: пот и дрожь. Ее искусство переносит
в антиподы приятного: нет ничего приятного в том, что-
бы обливаться потом. Сафо обливается *ютом; она не
стыдится этого, но и не хвастает — она просто конста-
тирует.
Сафо не описывает и предмет своей страсти. Он для
нее недосягаем; нам лишь названы коротко и с безу-
пречной точностью явления, которые вызваны им. К
чему же должно привести представленное здесь дра-
матическое действие? Исход один, и он не оставляет
сомнения: страсть должна полубить того, кем она
овладела.
Перед нами во мраке горит огонь. Поэт зажег его в
центре огромной зоны тьмы. В его искусстве нас ничто
не отвлекает от этого пламени — ни постороннее чувст-
во, ни описание любимого существа — одинокое и всепо-
беждающее пламя горит, выполняя свое дело смерти.
Этот свет, окруженный тьмою,— страсть Сафо.
Историку литературы тут можно прийти в восторг —
он соприкасается с абсолютным началом. Еврипид, Ка-
тулл и Расин говорили о любви языком Сафо. Она не
говорила ничьим языком. Она вся целиком нова.
Тщетно прислушиваться к более древним голосам
любви.
Андромаха говорит Гектору:
Гектор, ты все мне теперь — и отец, и любезная матерь,
Ты и брат мой единственный, ты и супруг мой прекрасный!
(Ил., VI, 429—430)
Парис обращается к Елене:
Ныне почием с тобой и взаимной любви насладимся.
Пламя такое в груди у меня никогда не горело;
Даже в тот счастливый день, как с тобою из Спарты веселой
Я с похищенной бежал на моих кораблях быстролетных,
И на Кранае с тобой сочетался любовью и ложем.
Ныне пылаю тобою, желания сладкого полный.
(Ил., III, 441-446)
Архилох — к Необуле:
Тенью волосы
На плечи ниспадали ей и на спину...
. . . . . . старик влюбился бы
В ту грудь, в те мирром пахнущие волосы...
(В. Вересаев, Эллинские поэты, стр. 143, 31
и 32)
Мимнерм вспоминает о Нанно: '••
Без золотой Афродиты какая нам жизнь или радость?
Я бы хотел умереть, раз перестанут манить
Тайные встречи меня, и обьятья, и страстное ложе.
Сладок лишь юности цвет и для мужей, и для жен.
(Там же, стр. 226, 1)
Задумываешься над этими разными голосами любви.
У каждого из них свой собственный оттенок. И сколь
отличен от всех, как не похож на остальные голос Са-
фо! И неясность Андромахи, и горячий и чувственный
призыв Париса к презрительно взирающей на него Еле-
не, и смелый и прямой пристальный взгляд Архилоха на
Необулу, и меланхолическое воспоминание Мимнерма о
Нанно — все это не то. Нет, Сафо одна. Знойная и за-
думчивая Сафо.
Знойная. До этого Эрос не пылал. Он горячил чувст-
ва, согревал сердце. Он вдохновлял на жертву, на неж-
ность, на сладострастие, на ложе. Но он никогда не ис-
пепелял, не губил. Всем, в кого он вселялся, он что-ни-
будь давал — мужество, наслаждение, сладость сожа-
лений... Одной Сафо он ничего не дает, но все у нее от-
нимает.
Бог, лишенный чувства. «Необоримый» и «неулови-
мый» — говорит она одним словом о нем в другом про-
изведении. Его нельзя поймать ни в какую западню.
Любовь приводит в смятение столько же, сколько и обе-
скураживает. Она сочетает противоположности: наслаж-
дение и горечь. Воображение бессильно себе ее пред-
ставить. В творениях Сафо, где сияет образ Афродиты,
Эрос не облекается в какой-нибудь человеческий образ.
В сохранившихся стихах нет ни крепкого юноши, ни
меткого стрелка. Можно подумать, что образ его еще
не был создан (что не вполне точно). Правильнее пред-
положить, что Сафо не может согласиться с таким во-
площением. Для нее Эрос —темная сила, проникающая
в ее члены и изнуряющая их: она постигает его только
через пытку, причиняемую им ее телу, и мысль ее не
способна увидеть его лицо. Невидимый и тайный посе-
лившийся в ней дух выражается метафорами. Образы,
наделяющие его поэтической жизнью, обличают приро-
ду грубую и коварную. Их она заимствует у слепых сил
физического мира или же у беспокойной поступи зверя:
Эрос вновь меня мучит истомчивый, —
Горько-сладостный, необоримый змей.
(Там же, стр. 172, 21)
Однако никакое толкование не выдерживает слиш-
ком тяжкого груза слов. Сафо дает в одном прилага-
тельном понятие о наслаждении и горечи Эроса, харак-
теризуя непостижимую 'природу божества. Слово, пере-
веденное нами «змей», означает ползающее животное.
Любовь Сафо бескрылая — она еще только змей. Что до
прилагательного «необоримый» (против которого бес-
сильна механика), в нем на греческом языке чувствуется
трепет «Ьото ГаЬег» (кузнеца своего счастья), бессиль-
ного унять эту непокоренную силу. Если бы передать
греческие слова на старофранцузском языке, вышло бы:
1 2 3